Севастополь

Караван выбрался из гавани, построился в походный порядок и медленно пополз вдоль берега. Головным двигался наш корабль, следом, стараясь не отклоняться от кильватерной струи, шел транспорт, а замыкал шествие один из сторожевых катеров. Второй катер занял место слева от конвоируемого судна.

Полковник опустился на диван.

— Что нового в Москве, в литературе? — спросил он. Я рассказал, что знал. Выслушав литературные новости, полковник не без пафоса произнес:

— На дне души каждого лежит та благородная искра, которая сделает из него героя. Это из "Севастопольских рассказов" Льва Николаевича Толстого. Вот как надо писать про войну и с какой меркой подходить к людям, чтобы понять тот или иной поступок. Но с поправкой на время, на идею, которая вдохновляет человека. Ибо только в ней смысл и суть нашего поведения…

Помолчав, он спросил:

— Скажите, пожалуйста, что следует понимать под храбростью? Ведь факт, по которому судят о ней, только следствие. Стало быть, надо искать причину — то есть заглянуть в душу.

И, не ожидая ответа, признался:

— Заглядывал по крайней мере сто раз. В сто первый — у Мекензиевых гор. Памятное местечко. Знаете о нем? Железнодорожная станция между Бахчисараем и Севастополем. До войны мало кто слышал о ней…

— Знаю! — откликнулся я. — Перед туннелями. Поезд проскакивал ее без остановки. На рассвете…

…И мне вспомнилось… Восход солнца, отраженный на вершинах гор; сонная долина в ночной тени; абрикосовые сады в дымке; разноцветные фасады и крыши… Отары овец на высокогорных пастбищах, как гребни волн в море. Золотые прожилки тропинок на склонах. Вдоль дороги ползут, колыхаясь, скрипучие мажары с огромными, как мельничные жернова, колесами. Шеренги кипарисов пересекают долину, тянутся до первого туннеля… И опять будто ночь… Длинные промежутки мрака, пока поезд мчится через туннели, и короткие секунды ослепительного света в интервалах. Последний туннель, самый долгий. Глаза уже освоились с темнотой — и вдруг как взрыв!.. Зажмуришься, а когда глянешь — за окном вагона штилевое раздолье севастопольских бухт, синие просторы моря, сверкание раннего солнца…

— Давно нет прежней станции у Мекензиевых гор, — сказал полковник и тяжко вздохнул. — Есть лишь надпись на картах, знакомая всем участникам севастопольской обороны. Станция разрушена в декабре сорок первого года, в дни авиационной и артиллерийской подготовки противником второго штурма. Вот тогда-то я и заглянул в душу в сто первый раз…

* * *

Мекензиевы горы были ключевой позицией на дальних подступах к Севастополю. Кто владел ими, тот контролировал склоны, обращенные к морю, и являлся хозяином положения на Северной стороне — от Сухарной балки до Константиновского форта против центральной части города.

Вот и попробуйте вообразить, что творилось день и ночь у Мекензиевых гор с ноября сорок первого года по июль сорок второго! Всю весну противник непрерывно подтягивал резервы. Фашистские пикировщики висели над бухтами, кидаясь на любой корабль, шедший к Севастополю. Конечно, «малютки» поддерживали нас до последних часов обороны, пробираясь под водой чуть ли не до места выгрузки, но их помощи было мало. Очень мало…

Тогда я как раз строил укрепления на Малаховом кургане и только-только успел вчерне закончить работы, когда меня вызвали в штольню Южной бухты. Там находился командный пункт. Разговор продолжался недолго: я получил приказ осмотреть линию обороны у Мекензиевых гор, убедиться в прочности укреплений и, в случае необходимости, произвести дополнительные работы.

Прихватив с собой еще одного сотрудника инженерного отдела, я отправился к Мекензиевым горам. Осмотр подтвердил все, что мы слышали о системе обороны их. Укрепления были возведены в соответствии с правилами фортификационного искусства и не нуждались в переделке.

Задержал нас — вернее, меня — не осмотр. Просто было неудобно ограничиться им и повернуть обратно. В подобных случаях я всегда испытываю странную неловкость при мысли, что я-то отсюда уеду, а люди тут останутся. Разрывы мин на склонах поблизости от блиндажей напоминали о том, что жизнь здесь подвержена риску в значительно большей степени, чем в городе. Свыше полугода защитники Мекензиевых гор жили рядом со смертью. Естественно, что никакие срочные дела не могли оправдать в их глазах наш поспешный отъезд. Тем более, что новый человек на переднем крае прежде всего служил источником дополнительной и свежей информации о жизни в тылу. С точки зрения людей переднего края, Севастополь, разбиваемый бомбами и снарядами, был тылом.

Беседа о том, о сем неизбежно свелась к одному, что беспокоило каждого.

— Туго с боеприпасами, товарищ военинженер, — пожаловался пожилой старшина. — Патронов и гранат в обрез.