Севастополь. История. Легенды. Предания

Отчаянные, полные боли письма летели в те дни из Севастополя в Петербург от Матюшкина к лицейскому товарищу Яковлеву: «...Пушкин убит! Яковлев! Как ты это допустил? У какого подлеца поднялась на него рука? Яковлев, Яковлев! Как мог ты это допустить?..»

Минули годы, но душевная рана Матюшкина так и не зажила. И часто звучали вечерами в кругу Нахимова и Корнилова бессмертные пушкинские строки...

Свои же думы и мысли Матюшкин доверяет теперь только бумаге: «После смерти Пушкина годы моей жизни пошли однообразней и так, словно разрешился какой-то до сего не разрешимый, но полный надежд, вопрос моей жизни... Но и при всем угнетении моем я нашел свою пристань, – она здесь, в Севастополе, ибо здесь соделывается величайшее для флота и государства нашего...»

Уверен, что, если бы не случайность (ровно за год до начала Крымской войны контр-адмирал Матюшкин был переведен из Севастополя в Петербург), он бы наверняка разделил участь своих друзей-соратников, положивших головы на севастопольских бастионах.

Жизнь Федора Федоровича Матюшкина, ставшего на склоне лет полным адмиралом и сенатором, была долгой и плодотворной. Но до последнего своего дня он жил лишь воспоминаниями о друге своей безмятежной юности – Александре Пушкине и самом дорогом городе своей жизни – Севастополе. Так великий поэт и великий город слились навсегда в единое неразрывное целое в судьбе мореплавателя и флотоводца. И это тоже еще одна незримая связь человеческих судеб через севастопольскую землю. Пушкин... Матюшкин... Нахимов... Корнилов... Истомин...

Пантеон достойных

Отстаивайте же Севастополь!

Предсмертные слова вице-адмирала В.Корнилова

В 1953 году началась Крымская война. Вскоре на стороне Турции против России выступили Англия и Франция. В сентябре 1854 года в Крымы высадились англо-французские войска. После неудачного для России Альминского сражения союзники двинулись на Севастополь. Брошенный князем Меншиковым город был оставлен даже без руководителя-единоначальника. Все руководство по собственной инициативе взяли на себя Корнилов и Нахимов, взяли фактически самовольно и властно. Первый отвечал за оборону Северной стороны города, а второй – Южной.

На второй день после Альминского сражения Корнилов собрал на совещание командиров кораблей. Вице-адмирал предложил выйти в море и атаковать неприятеля. Гибель Черноморского флота была бы при этом почти неизбежной, но Корнилов рассчитывал нанести немалый урон и союзникам, заставив их отказаться от действий в Крыму. Меншиков выходить в море флоту не разрешил, приказав затопить часть кораблей на входе в бухту, а Корнилову велел отправляться в Николаев. История донесла до нас ответ Корнилова:

– Остановитесь! Это самоубийство... К чему вы меня принуждаете! Но чтобы я оставил Севастополь, окруженный неприятелем, – невозможно!

Утром следующего дня на входе в бухту, преграждая путь возможному прорыву неприятельского флота, легли на дно семь судов. Обходя на катере обреченные суда, Корнилов говорил плачущим матросам:

– Грустно уничтожать свой труд!.. Но надобно покориться необходимости! Москва горела, а Русь от этого не погибла!

Экипажи затопленных кораблей с пушками и абордажным оружием были сразу направлены на создаваемые бастионы. Там уже вовсю трудились солдаты гарнизона и местные жители. На бастионах неотлучно находились и Корнилов с Нахимовым. Они же назначили своего младшего товарища контр-адмирала Истомина командиром важнейшей оборонительной позиции города – Малахова кургана.

Душой обороны Севастополя стал Корнилов. Его, как и Нахимова, видели всюду. Скромный Нахимов, не раздумывая, признал старшинство своего младшего товарища и помогал ему во всем, не зная ни сна, ни отдыха.

В чем же главная заслуга вице-адмирала Корнилова? Да прежде всего в том, что именно он вдохнул веру в защитников брошенного на произвол судьбы города, именно он сумел задать столь высокий дух патриотизма и мужества, что его с лихвой хватило до конца обороны. Сошедшие по его приказу на берег моряки привнесли на бастионы то особое отношение к выполнению своего долга, каким во все времена славился наш флот. Бастион воспринимался ими не иначе, как корабль, ведь командовали там их же командиры кораблей, а служба правилась, согласно морского устава, по боцманским свисткам. А потому дрались моряки за бастионы, как за свои корабли, на которых ни при каких обстоятельствах нельзя спускать Андреевского стяга. Впоследствии с каждым днем обороны количество матросов на бастионах из-за больших потерь уменьшалось, но их боевой дух и морские традиции оставались неизменными.

Подойдя к городу, союзники начали окапываться и устанавливать осадные батареи. И вот грянуло 5 октября – день первой генеральной бомбардировки Севастополя. Едва началась пальба, Корнилов и Нахимов были уже на линии огня. Объезжая под выстрелами линию обороны, они встретились на Пятом бастионе. Затем Корнилов поспешил на Малахов курган. Мог ли кто тогда знать, что адмиралы видятся последний раз?