Севастополист

Настанет момент, когда я запишу всю эту историю целиком. Я еду в почти развалившейся, неудобной и некрасивой машине примерно на пятнадцать человек по неведомым мне местам, которые вижу впервые. Моя жизнь только начинается, а что же делать еще, если жизнь начинается, а тебе еще ехать и ехать в раскаленной душной коробке, которая так не похожа на мою желтую принцессу, что прорывала линию возврата и мчалась в город? Только одно – смотреть в окошко да говорить со случайными соседями, рассказывать о былом.

Прав был этот Кучерявый – позже я расскажу и о нем, – наверное, для разговоров о полой земле нужно другое, особое время. Мои случайные попутчики недоверчиво косились на меня и переглядывались друг с другом. Пока наконец один из них – тот, что сидел сзади, – не положил мне руку на плечо и не сказал, как будто примиряюще:

– Написать тебе все это надо. Не поленись, напиши.

Написать? Конечно же можно, но только потом, когда все уляжется, когда я пойму, что к чему, когда освоюсь здесь. А пока я провел здесь всего лишь полдня – да, я узнал здесь новое слово. Его говорил мне Крым – так звали Кучерявого, – но, признаюсь, я мало тогда понимал, что оно означает: день. И надо сказать, это прекрасное слово! Если вам неизвестно, что это, представьте себе солнце, представьте все самое лучшее, что знаете, самое радостное и прекрасное. Это и будет он – день, день! Вслушайтесь в это слово, как поет оно всеми птичьими голосами, как играет красками, переливается на свету!

Мне потребуется их много, этих самых дней, чтобы написать о родных местах и невероятных приключениях, случившихся со мною в Башне. Когда-нибудь я точно возьмусь за эту историю. Ну а пока кто-то из добрых попутчиков дал мне блокнот и ручку, и, чтобы поездка прошла быстрее, я решил начать с того, что случилось со мною сегодня. В нашей движущейся посудине стало тише, на радость моим соседям, теперь я могу сосредоточиться и поведать бумаге, как попал в этой новый мир и что успел в нем уже увидеть.

Когда я вышел из лифта и сделал несколько шагов по темноте, двери за моей спиной с грохотом захлопнулись. Я обернулся, но увидел то же самое, что и впереди, – непроглядный мрак. Решил не возвращаться, зная, что лифт все равно не повезет меня обратно, а поэтому разве имело значение, оставался ли он за моей спиной? Сначала я просто шел, ничего перед собой не видя и не встречая особых препятствий. Пахло землей и сыростью, и я уж подумал, не разыграл ли меня Крым, отправив на вершину своих пещер, под потолок Неба.

Но потом я начал натыкаться на низкие кусты – и они были совсем не сухие: я чувствовал в руке листья, живые, рвущиеся из камней ветви. Спустя мгновение черноту разрезал первый луч света, а с ним и второй, и третий… Свет лился откуда-то сбоку, и, поравнявшись с ним, я увидел что-то вроде коридора. Он был недлинным и оканчивался покосившейся дверью, в которую тянули свои ветви, словно длинные кривые руки, все те же кусты. Недолго думая, я дошагал до двери, надавил на нее – та оказалась металлической, крепкой, хотя и насквозь проржавевшей, но в конечном итоге она поддалась, и я, царапаясь об острые ветви и листья, сумел выбраться наружу.

В тот же миг почувствовал легкое пощипывание в ноге, нагнулся и увидел длинного черного жука с огромными усами, который убегал в сторону двери. «Черниловоз, – усмехнулся я. – Вот как встречает меня новый мир!»

Жуки, растения, камни, те же двери и узкая полоска асфальта, убегающая вперед, – все это поразительно напоминало мой, привычный мир. Я пробрался через заросли кустов и петлял по узкой лазейке между высоким забором и длинной стеной из каменных блоков, по которой бегали мелкие ящерки и разные насекомые. Каким-то чудесным способом я очутился на лестнице. Это была большая и широкая городская лестница, внизу она разделялась на две узенькие, оставляя между ними ровную и круглую площадку, в центре которой произрастало большое дерево. Туда-то я в конечном счете и попал.

По всему периметру круглой площадки стояли деревянные скамейки, но на них не было людей, только кое-где спали, свесив хвосты, кошки. Вдоль поднимающейся лестницы стоял дом этажа в четыре, в доме были балконы, на которых стояли складные стулья, висело белье.

Там же я впервые увидел людей. Мама в легком красном платьице вела за руку девочку, а та капризничала, вырывалась и показывала ей руку:

– У меня жжет, у меня жжет!

На маленькой ручке действительно была какая-то то ли ссадина, то ли ранка – совсем маленькая. Женщина остановилась, озадаченно рассматривала ее, и было что-то трогательное и беззащитное в этом «у меня…»: у меня нос, у меня ухо, у меня рана, у меня боль, у меня смерть. У каждого из нас что-то. И кто может нам помочь, если это вдруг станет нужно? А не просто смотреть озадаченно, не в силах что-то сделать: у тебя – это, а у меня – другое, у меня – свое.