Севастопольская девчонка

Боже! Я оглянулась на тетю Веру. Нет, Светка так же похожа на нее, как и Лена. Все три — на одно лицо!

— Кто это говорит? — спросила я.

— Тетя Шура.

Тетя Шура была няней в садике.

— А у вас, Света, разве кашу не на воде варят?

У Светы от такого предположения глаза так расширились, что ей, наверное, было больно смотреть.

— Нет! — возразила она. — На кухне!

Я расхохоталась и расцеловала ее в налитые щечки. Нет, Светка единственный думающий человек в этой комнате.

— Я бы на твоем месте не смеялась! — оборвала меня тетя Вера голосом человека, выведенного из себя. Она стряхнула тряпку, которой только что вытирала рюмки, намочила водой из графина и пошла к дивану, поднося компресс ко лбу. — Тебе просто не по себе, что у Лены — все условия готовиться к экзаменам! Ты хоть надеешься сдать в этом году?

— Надеюсь… — сказала я.

Тетя Вера повернулась ко мне всем корпусом и стала смотреть, пытаясь догадаться, на чем держатся мои надежды?

— Знакомство? — спросила она.

— Знакомство! — подтвердила я.

— С преподавателем каким? — спросила тетя Вера.

— Выше!

— С деканом! — у тети Веры остановилось дыхание.

— Выше!

Тетя Вера не сказала, она только беззвучно пошевелила губами. И по этому движению губ я поняла вопрос:

…с директором?

— Выше! — проговорила я. Сказала, и просто испугалась за ее сердце.

— С кем же? — хрипло выдавила тетя Вера.

— С самим… с самим!.. с самим!.. Исааком Авраамом Ньютоном! Знакомство, которое никогда не подводит! Любую задачу, тетя Вера, теперь в три минуты решаю!

Тетя Вера измученно закатила глаза вверх. Потом, наконец, донесла компресс до лба.

— А я все равно скоро выйду замуж! — крикнула мне Ленка в лицо, словно Исаак Ньютон чем-то чрезвычайно сильно оскорбил ее.

Светочка поднялась из своего угла и потянула мать за подол.

— Отстань, Света! — простонала тетя Вера. — Голова кружится.

Света задумалась и пристально посмотрела на голову матери.

— Как? Как карусель? — спросила она, обведя пальчиком горизонтальный круг.

— Как карусель! — буркнула тетя Вера.

— А у Лены, как чертово колесо, — сказала Света, подняв глаза, на Ленкину голову.

Ленка тряхнула своим «чертовым колесом», метнув глазами адово пламя.

— До свидания! — смеясь, попрощалась я. — Мы ждем тебя, Лена!

НА УЧАСТКЕ

Губарев сказал Косте:

— Тебе у меня не работать! Уходи из бригады.

— А я работаю не у тебя, — ответил Костя. — Так же, как ты работаешь не у меня. Мы все у себя работаем.

Он, конечно, никуда не ушел, Костя.

Но было во всей той истории что-то не то. Наказали обоих — и Губарева, и Костю. В первый день казалось, что почти одинаково строго. Туровский на собрании бригады стучал кулаком и хмурил брови, когда поднимал глаза на Губарева. Губареву вынесли порицание, но нигде об этом не записали. На Костю же был издан приказ. И этот приказ, размноженный под копирку, вот уже полмесяца мог почитать каждый, кто хотел, на доске в управлении и на участках. Кроме того, впереди у Кости еще была получка, из которой он должен был оплатить Губареву рабочий день, — на эту тему не переставали шутить и острить.

Вот и получилось, что, хотя на Костю не стучали кулаками и не повышали голоса, единственным наказанным оказался Костя.

Никто, кроме нас, из бригады ничего не знал о Губареве. А вот о Косте знали все и всюду. Знали, что он уже поплатился и еще поплатится.

Губарев с неделю работал, припугнутый хмурым взглядом Туровского. Но через неделю все пошло, как шло прежде, — пошло на глазах Туровского и Виктора.

Я с Виктором еще не доспорила об этом. Но доспорю…

Крановщик поставил стрелку крана горизонтально, и ее железные линии легли так, как будто в воздухе проложили в два ряда железнодорожные рельсы. Костя шел по этим «рельсам» к концу стрелы с красным вымпелом: наша бригада опять была первой на участке. На конце стрелы, не торопясь, бравируя, стал закреплять вымпел.

Я следила за ним снизу: опасно.

Костя распрямился и стал оглядывать сверху раскинувшуюся на несколько кварталов по обе стороны дороги стройку. Потом внизу увидел меня.

— Женя-я! — крикнул он и замахал мне рукой.

У меня словно уши заложило чем-то плотным. Я слушала и… не слышала, не верила, что слышу. Полгода молчал, обходил стороной, хмурился. И вот, пожалуйста, увидел сверху, кричит и машет рукой, как будто бы ничего не было и нет: ни этих полгода, ни Виктора, ни чего. Все как было.

Сердце сжалось и качнулось на теплой волне.

Я никогда не думала, что так обрадуюсь, когда Костя заговорит со мной.

— Сумасшедший-ий! Слезай! Опасно же, — крикнула я.

Костя засмеялся. Качнул головой. И я услышала восхищенные слова:

— Красотища тут: работы — с ручками! Про-остор!