Севастопольская хроника

В Казачьей рос камыш. Старшина раздвинул густые заросли, и я увидел притопленный рыбацкий сейнер. Мы взобрались на него и, кроме небольшой пробоины в носовой части, никаких серьезных дефектов не обнаружили. Надо было откачать воду, поставить сейнер на ровный киль, добыть продуктов, пресной воды; что касается команды, то в Камышевой и Казачьей матросов можно было набрать на крейсер. Старшина попросил меня подождать его на сейнере, а сам ушел за командой.

Сказав эту фразу, капитан-лейтенант сделал небольшую паузу. Я думал, что он опять начнет возиться со своей трубкой – она у него часто гасла из-за плохого табака либо сипела, а иногда внутри раздавалось хрюканье. Но он вынул из нагрудного кармана часы и заявил:

– Не буду загружать вашего внимания излишними подробностями: время уже позднее. В общем, так: к ночи на четвертое июля все было готово – откачали воду, заделали пробоину, опробовали мотор, запаслись горючим, водой, продуктами. Кроме команды на борту было еще пятнадцать человек, преимущественно раненые. От полуострова мы благополучно оторвались, как только стемнело. Немцы огня не открывали. Курс мы взяли на Батуми – решили идти стороной от тех путей, по которым ходили корабли. Это было почти в два раза длиннее: от Севастополя до Новороссийска двести одиннадцать миль, а до Батуми – четыреста семнадцать! Но мы считали, что тут безопаснее. И ошиблись. Причем жестоко.

Переход длился десять суток. Нет, горючего у нас не только хватило, а даже осталось! Мы пережили четыре налета самолетов, похоронили в море пятерых товарищей, в течение недели, питаясь по нормам святого Антония, съели все продукты. И что совершеннейшей трагедией стало для нас – полное отсутствие воды. Во время последнего налета немецкого самолета в бочонок с водой попал осколок.

Вода была лишь в трех фляжках, предусмотрительно припрятанных старшиной, как говорится, на пожарный случай. Три фляжки на пятнадцать человек! На каждого человека приходилось по столовой ложке в день. А пить хотелось так, что ни о чем другом не думали. Особенно страдали раненые, жажда мучила их из-за большой потери крови. А тут, как назло, перед глазами море, воды сколько хочешь!.. Вода снилась, и всегда почему-то льющаяся – то бегучим лесным ручьем, то у водопоя, когда вынутую из колодца холодную, мокрую бадью выливали в корыто, а лошади с прихлёбом высасывали ее…

На седьмой день, по моим расчетам, мы находились на траверзе мыса Цихис-Дзири, пора было сворачивать на Батуми. И вот тут показался самолет. Я решил – наш, патрульный, ведь тут рядом турецкая граница. Оказалось, то был немецкий самолет…

Капитан-лейтенант замолчал. Затем поднял забинтованную руку, покачал ею, указал еще на глубокий шрам на голове и сказал: «Вот результат этого налета!..» – Он снова сделал паузу, поднялся со стула и закончил: – Через три дня, за время которых мы схоронили еще четырех товарищей, нас наконец подобрал тральщик и привел в Батуми. Вот и все…

Шел второй час ночи, когда я вышел провожать «до трапа» капитан-лейтенанта. Ему утром предстояло лечь в госпиталь, а мне – лететь на Черное море.

…Город Поти с потерей Крыма и Новороссийска стал базой Черноморского флота: здесь стояла эскадра, квартировали различные флотские штабы, комендатура, морские и береговые службы. Сюда был эвакуирован Севастопольский морской завод, госпиталь, офицерский клуб. Поти стал многолюден, а его небольшая гостиница «Колхида», воздвигнутая еще до революции, была переполнена, как порт кораблями, а река Риони лягушками. Из-за огромного количества лягушек в Риони кто-то шутя окрестил Поти Квакенбургом. Для меня город оказался весьма щедрым – столько людей встретил! Да и на кораблях побывал: на эсминце «Сообразительном», на подводной лодке у капитан-лейтенанта Ярослава Иоселиани, человека, родившегося в горах и отдавшего себя морю. Здесь же, в Поти, я познакомился с одним офицером с подводной лодки «Щ-209», от которого и узнал подробности того, как «Щ-209», на которой в ночь на первое июля сорок второго года уходил из Севастополя генерал И. Е. Петров, сняла в море с катера начальника штаба Приморской армии генерала Н. И. Крылова и сына генерала Петрова.

В тот час, когда «Щ-209» принимала на борт с рейдового буксира, в районе 35-й батареи, командование Приморской армии во главе с генералом И. Е. Петровым, а также штаб коменданта береговой обороны во главе с генералом Моргуновым, сын генерала, Юрий Петров, расхаживал тут же по берегу в районе 35-й батареи – он не был в списке «двухсот – трехсот» ответственных работников и командиров, которым было разрешено эвакуироваться на Кавказ.