Севастопольская хроника

Карта контр-адмирала Боркова похожа на старинную каллиграмму: в прямых и ломаных линиях, тянущихся от кавказского берега к Одессе и Севастополю, есть какая-то гармония и графическая красота.

Изломы и перекрест тонких линий местами образуют фигуры, похожие на кристаллы.

Кристаллы… Упомянув это слово, я, по-видимому, должен обратить внимание читателя на отвагу моряков «Сообразительного», которая кристаллизовалась в тех квадратах Черного моря, где пролегают эти прочерченные тушью линии.

…О подвигах мы привыкли говорить возвышенно, но те, кто совершает их, думают о них как о точном и неукоснительном выполнении своих обязанностей в любой обстановке. Эта мысль принадлежит Михаилу Ивановичу Калинину. Я полностью разделяю ее. Но когда я смотрю на ветеранов «Сообразительного», на их тронутые сединой головы, на крупные, натруженные руки, которые они (как все люди физического труда) держат ковшиком, на слегка посунутые временем сильные плечи, на крепкие, чуть расставленные ноги, которые они, по условному рефлексу, даже на земле ставят чуть враспор, как на палубе корабля, мое сердце начинает гореть, и хочется крикнуть: «Да ведь это они, их руки, их мужество и воля провели корабль через все испытания войны! Провели без единой жертвы, до конца выполнив свой долг!»

Чем дольше я задумываюсь над одиссеей «Сообразительного», тем сильнее хочется пустить в дело прилагательные. С трудом удерживаюсь от того, чтобы не написать: «потрясающий», «выдающийся»…

Где-то — сейчас не вспомнить — прочел я о том, что Эрнесту Хемингуэю в самом начале его журналистской карьеры — это было при поступлении в редакцию газеты «Стар» (Канзас-Сити) — предложили прежде всего ознакомиться со 110-ю параграфами, если и не обязательными, то, во всяком случае, желательными для тех, кто хочет работать в «Стар». При этом было сказано: кто будет придерживаться сих правил, из того непременно выйдет толковый репортер. Так, по крайней мере, считал сам основатель газеты, ее хозяин и автор этого журналистского кодекса — полковник Уильям Нельсон.

Дальше мы увидим, что полковник был не дурак. Я приведу лишь один из ста десяти параграфов. Вот: «Избегай прилагательных, особенно таких пышных, как «потрясающий», «великолепный», «грандиозный», «величественный» и тому подобное».

Если глубоко вдуматься — совет весьма дельный. В самом деле, действие прилагательных, как и действие алкоголя, опьяняюще, но… кратковременно.

К сожалению, мы, литераторы, часто грешим неумеренным и порой неразборчивым потреблением прилагательных, этим словесным фейерверком.

Для описания двухсот восемнадцати боевых походов «Сообразительного» нужно по меньшей мере двести восемнадцать страниц. Я позволю себе рассказать лишь о двух эпизодах. Первый эпизод произошел в критические дни обороны Одессы…

СТАКАН ЧАЯ

В конце августа 1941 года положение под Одессой резко ухудшилось: превосходящие силы противника оттеснили поредевшие полки Приморской армии к стенам города. Двадцать пятого августа дальнобойная артиллерия противника дала первый залп по порту. Это случилось в девятнадцать часов пять минут, и с этого часа вражеские пушки систематически обстреливали вход в порт, причалы и всю территорию. Порт для Одессы — единственное окно в мир. Сюда приходило пополнение, оружие, боеприпасы; здесь у причалов швартовались санитарные транспорты, приходившие за ранеными. В эти же дни Одесса осталась без воды — Беляевка, откуда город получал воду, попала в руки противника.

Стояла жара. Небо, не мытое дождями еще с весны, было безоблачно, высоко и раскалено… В городских скверах и на бульварах никли сомлевшие на горячем южном солнце, слабеющие от безводья цветы. По улицам носился горячий ветер с Леванта. Духота хватала за горло… Пить! Пи-ить!

Комендант гарнизона издал приказ: во всех домах, в каждой квартире перекрыть и опечатать краны и бачки и запретить поливку цветов. Сникли люди. Сникли розы. Понурились дома.

На осажденный город была накинута петля — лассо из девяти вражеских дивизий и трех бригад. Причем одна танковая. Девять дивизий и три бригады против трех дивизий Приморской армии и нескольких отрядов моряков!

С каждым днем накал сражений за Одессу достигал апогея — кровь лилась по обе стороны с почти трагической щедростью. Стремясь во что бы то ни стало взять город любой ценой, противник не прекращал боев даже для уборки трупов — на передовые линии и на город неслось зловоние.

Защитники Одессы обороняли город с такой отвагой, что классическое сравнение «они сражались, как львы» уже не звучало. Сражались, несмотря на то что ряды их катастрофически редели с каждым боем, а обороняемая территория уменьшалась подобно шагреневой коже.

Знаменитый Воронцовский маяк, некогда друг кораблей, приближавшихся к порту, неожиданно стал пеленгом — привязкой для пушек противника, обстреливавших порт. Военный совет приказал взорвать его.

Дан был приказ найти воду городу и гарнизону и построить причалы с другой стороны Одессы — в Аркадии.