Севастопольские записки

21 февраля к концу дня в оперативный отдел зашел командарм и, высказав опасение, как бы противник в день годовщины Красной Армии не начал наступление, полагая, что наша бдительность будет понижена, велел подготовить по этому вопросу директиву.

В последнее время он стал реже заходить к нам. Как всегда, рано утром выслушает доклад о событиях, происшедших на переднем крае, даст указания, что необходимо сделать, и уедет в войска, предупредив, где его искать в случае, если он будет нужен.

На второй день вечером в городе состоялось торжественное собрание. Я не мог на нем присутствовать. Когда все уходят, мне приходится оставаться. Такова судьба начальника оперативного отдела. В дежурку зашли мои помощники, вытащили пару бутылок шампанского, и мы выпили по бокалу в честь праздника (бокалом у нас была головка от зенитного снаряда). Затем обзвонили штабы, поздравили с наступающим праздником.

Ночь прошла, против ожидания, спокойно, если не считать усиленной деятельности разведчиков противника, прощупывавших нашу оборону. Раненых всего 3–4 человека. Утром 23 февраля тоже ничего существенного не произошло.

Доложив командарму об обстановке на фронте и по-праздничному позавтракав, я ушел к себе, но предварительно рассортировал поздравительные телеграммы, поступившие на имя командиров штаба и служб.

Рассматривая поздравления, Иван Ефимович обратил внимание на телеграмму командира полка связи и заметил:

— Хороший человек, не злопамятный.

Я понял, почему он так сказал. Ведь это ему, командиру полка связи, он пригрозил, что расстреляет, когда мы не могли связаться по радио с дивизиями, пробивавшимися к нам через горы.

Отдохнув, я стал на вахту. (Этот морской термин прижился у нас.) Сижу один, изредка связываюсь со штабами. То ли под впечатлением разговора с Иваном Ефимовичем, который спрашивал, как мы отмечали День Красной Армии перед войной, то ли потому, что сегодня этот праздник, невольно вспоминаю, как встречал его в 1941 году.

Тогда я только был призван на службу в армию после четырнадцатилетнего перерыва. Мы стояли в Болграде, у железнодорожной станции с названием, уходящим в глубь веков, — Траянов вал.

Годовщина организации Красной Армии совпала с годовщиной создания 25-й Чапаевской дивизии. На празднество съехалось много народа. Прошло оно торжественно, весело, я бы сказал, красиво.

Из штаба 172-й дивизии позвонил Пустовит. Поговорили обо всем, вспомнили Болград. Где наши товарищи, танцевавшие тогда на праздничном балу? Одни погибли — командиры Васильев, Добычин, Петраш, иные неизвестно где — бывший командир Чапаевской дивизии полковник Захарченко и комиссар Машковский… Что же поделаешь, война есть воина. Она целится в каждого, и особенно жалко, когда в числе погибших оказываются твои товарищи, друзья.

Мы все же плохо информированы, что делается на Большой земле. Хорошо если бы поскорее прибыл Александр Хамадан. Он как писатель разъезжает по фронтам, часто бывает в Москве и многое знает. Но его все нет.

По просьбе Хамадана я веду записки, нечто вроде дневника. Записываю все происходящие у нас события. Александр очень просил меня это делать. Он хочет использовать эти записки для книги о Приморской армии, фрагменты которой у него уже есть. Делаю кое-какие заметки. Хорошо бы сейчас более ясно и убедительно охарактеризовать противника. Но для этого надо поговорить с пленным. Да и вообще нам сейчас крайне необходим «язык». Но добыть его не так-то легко. Враг стал очень осторожен. Он, как и мы, опутывается проволокой. Наши бойцы понавешивали на проволочных заграждениях пустые консервные банки. Стоит только где-нибудь зацепить проволоку, как подымается невообразимый шум. Немцы в этом не отстают от нас. К тому же они беспрестанно освещают местность перед своим передним краем ракетами.

На рассвете обычно в бухту входят корабли, которые прибывают к нам с кавказского побережья. Враг ведет по ним артиллерийский огонь. Вчера мы смотрели, как самолеты и катера ставили дымовую завесу вокруг небольшого каравана судов, входящих в порт. Зрелище красивое. Оно воспринималось бы как театральная феерия, если бы не разрывы снарядов, методически посылаемых немцами.