Так глупо и по-детски. Когда он успел показать себя плюшевым созданием, которому можно говорить такие бредни? Вчера, когда без всяких поползновений завалился на диван и сразу же отключился?
– Который хочет трахнуть тебя? – уточнил он. – Который почти трахнул тебя?
Она со злостью смяла полотенце в руках и швырнула его в раковину.
– Перебесишься, – фыркнула она, обернувшись и коротко взглянув на него.
И вышла из кухни. Он тут же поднялся и направился за ней. Черта с два он теперь выбросит ее из головы, уже перемудрил, уже опоздал.
– Яна, – позвал он.
– Я спать, я работаю в ночь.
Он поймал ее за руку, приложив нечеловеческое усилие, чтобы прикосновение получилось мягким и, черт возьми, дружеским. Но она все равно резко дернулась и задышала с обещанием бури.
– Не вырывайся, – попросил он, – успокойся.
И Север расцепил пальцы сам.
– Тебя и так ждет дерьмовый денек, – спокойно добавил он.
И его тоже. Да, его тоже, без сомнений. К чему и тут сцепляться?
– Еще какой, – она неожиданно выдохнула настоящей яростью.
И завелась, щелчок и ее понесло. Она впилась руками в его талию, грубо смяв футболку, и нырнула руками под ткань. Резкие размашистые движения очертили его торс, лаская разжигающими прикосновениями, образами которых он совсем недавно себя изводил. Следом она сцепила руки, вонзившись в кожу, и натолкнула его на себя. Прижалась, так тесно… Он ощутил касание упругой налитой груди, и еще ее сильные пальцы легли плотными браслетами на запястья и потянули вперед.
– На, бери, – с вызовом бросила она и положила его руки на свою задницу, заставив сдавить плоть.
И начала целовать, влажно, неистово, касаясь языком и обжигая сбившимся дыханием. Черт… Пришлось ловить ее. Север сомкнул пальцы вокруг ее лица и остановил жадное движение, когда до ее губ оставалось всего ничего. Хотя безумно хотел вновь ощутить их сладкий вкус…
– Бери же! – выкрикнула она.
Забрезжила истерика.
– Успокойся, – повторил он.
– Да чего ты хочешь?!
– Теперь не знаю.
Он освободил руки и положил их на ее плечи, чуть отстранил девушку от себя, чтобы не отвлекаться на ее жар, хотя, разозлившись, она стала еще желанней. Сама же делала хуже.
– Тише, – то ли ей, то ли себе посоветовал Север, выдыхая.
В новом имени почудилась насмешка. Этого она хотела? Самоконтроля?
– Ты опоздаешь, – вдруг произнесла Яна.
Девушка тоже успокоилась, голос позабыл резкие нотки, и готовые вот-вот сорваться слезы утихли. Она опустила голову и просто ждала, когда он уже свалит. И, черт возьми, он почувствовал, как в его глазах зажглась та самая херня. Она неожиданно показалась такой маленькой и запутавшейся. И он не был дураком, чтобы не понять отчего эта выходка, к чему она успела привыкнуть и какой монеты ждала от любого мужчины.
Он шагнул в сторону и подобрал свою рубашку со спинки дивана. Ботинки нашлись под дверью, он подцепил их и отряхнул пыльные носки. Заметил, что она молча нависла рядом, облокотившись на тумбу для обуви.
– Ты надолго здесь? – спросила она.
– Не знаю. Но дело не на пару дней.
У него уже кружилась голова. Она бесконечно тасовала свой настрой и умела быть совершенно разной, то обжигала, то таилась, и он никак не мог понять, какая она на самом деле. Что защитная маска, а что суть.
– Сколько тебе лет?
Она нахмурилась, словно и правда шагнула в тот возрастной отрезок, что прячется за семью печатями.
– Хочу уточнить насчет старшего.
– Двадцать три, – произнесла она, скривившись на его шутку.
– Тогда мечтай дальше.
Яна удивленно вскинула брови. Да, выглядел он старше.
– На целый год, старушка.
И он ушел. Подумалось, что как бы не найти тачку в полуразобранном виде. Те парни могли вернуться и отыграться на металле, хозяин которого неплохо их помял, но у местных не хватило духу. Хотя машина и так пробивала на слезу жалости, и так калека.
А потом всё завертелось. И не на пару дней, далеко не на пару дней.
Оказалось, жизнь может зациклиться, скрутиться в монотонную петлю. Ночной клуб запирал его в своих стенах и отпускал, когда уже ни на что не оставалось сил. Постоянные мелкие поручения от всех разом: отнести, позвать, передать, уточнить, вывести под руки… Самому же заткнуться и забыть о вопросах, и так полторы недели. Потом его поставили на вход, черная майка с названием клуба на спине и черные джинсы униформы подарили ему должность вышибалы. Это было хотя бы веселее и появился шанс выплескивать раздражение без зазрения совести. Может, для того его и мучили сперва. Он стал злым и, если кто-то выпрашивал ссадин, долго уговаривать его не приходилось.
Впрочем, их перекошенные лица и коктейль из тошнотворных запахов, которым раз за разом дышали прямо в лицо, быстро превратились в рутину, Север перестал брезгливо кривиться и реагировать на каждый толчок. Перепившие и агрессивные, они сливались в бесконечный поток. Конвейер.