Тем временем в доме мистера Торнтона происходила похожая, хотя, в некотором смысле, противоположная сцена. Солидного сложения леди, давно переступившая порог среднего возраста, сидела за рукоделием в просторной, красиво обставленной, но унылой столовой. Ее черты, так же как фигура, производили впечатление не столько тяжелых, сколько определенных и сильных. Одно решительное выражение лица медленно сменялось другим, столь же решительным. Большого разнообразия это лицо не представляло, однако тот, кто взглянул бы на него однажды, непременно посмотрел бы снова. Даже прохожие на улицах оборачивались, чтобы не потерять из виду уверенную, строгую, полную достоинства даму, никогда не снисходившую до мелочной любезности и ни на миг не прерывавшую путь к намеченной цели. Одета она была в красивое черное шелковое платье, ни одна нить которого не выглядела выцветшей или потертой, и в данную минуту чинила старинную скатерть, время от времени приподнимая ее против света, чтобы обнаружить нуждавшиеся в нежной заботе изъяны. В комнате не было заметно ни одной книги, если не считать шеститомника комментариев Мэтью Генри к Библии, давно и прочно поселившегося на массивном буфете между чайником и лампой. Из дальней комнаты доносились звуки фортепиано: кто-то разучивал салонную пьесу, пытаясь исполнить ее в предельно быстром темпе. В результате каждая третья нота или звучала неясно, или вообще пропадала, а громкие заключительные аккорды состояли из фальшивых звуков, но, похоже, это никак не огорчало исполнительницу. Миссис Торнтон услышала в коридоре шаги — столь же уверенные и решительные, как ее собственная поступь.
— Джон, это ты?
Сын открыл дверь и поклонился.
— Почему ты так рано? Кажется, собирался на чай к другу мистера Белла, мистеру Хейлу.
— Так и есть, мама. Заехал переодеться.
— Переодеться! Еще чего! В дни моей молодости мужчины одевались один раз в день и считали это вполне достаточным. С какой стати, чтобы выпить чашку чая со старым викарием, нужно наряжаться?
— Мистер Хейл — джентльмен, а его жена и дочь — леди.
— Жена и дочь! Они что, тоже дают уроки? И что собой представляют? Ты никогда о них не упоминал.
— Не упоминал, потому что еще ни разу не встречался с миссис Хейл, а с мисс Хейл беседовал лишь однажды, и то не более получаса.
— Смотри, Джон, чтобы эта девица без гроша в кармане тебя не захомутала!
— Это не так-то просто, и ты, мама, об этом прекрасно знаешь, и все же не могу допустить, чтобы о мисс Хейл говорили в оскорбительном тоне. До сих пор не замечал, чтобы кто-то из молодых леди объявлял на меня охоту.
Миссис Торнтон не пожелала отступать: возможно, не позволила женская гордость, — и заявила:
— Я всего лишь тебя предупредила об осторожности. А что касается девушек Милтона, то, надо полагать чувство собственного достоинства и рассудительность не позволяют им вести себя слишком активно. Насколько мне известно, эта мисс Хейл приехала из аристократических краев, а там, если верить слухам, богатые мужья слывут желанной добычей.
Мистер Торнтон нахмурился, подошел ближе и с коротким сухим смехом проговорил:
— Мама, ты заставляешь признаться. В тот единственный раз, когда мы виделись, мисс Хейл вела себя с высокомерной вежливостью, граничившей с презрением: держалась с холодной отстраненностью, как будто она королева, а я — убогий немытый вассал. Так что успокойся.
— Нет, не успокоюсь и не смирюсь. Разве дочь пастора-вероотступника имеет право задирать нос перед уважаемым промышленником? На твоем месте я бы ни за что не стала переодеваться ради этих самоуверенных чужаков!
Выходя из комнаты, мистер Торнтон заметил напоследок:
— Мистер Хейл — добропорядочный образованный человек, и вовсе не самоуверенный. А что касается миссис Хейл, то сегодня вечером, если захочешь, расскажу и о ней.
Он закрыл за собой дверь.
— Презирать моего сына! Обращаться с ним как с вассалом! Подумать только! Хотелось бы знать, где она найдет другого столь же достойного молодого человека! Мой Джон с детства отличался благородной душой и отважным сердцем. Неважно, что я мать. Не слепая и хорошо вижу, что к чему. Понимаю, чего стоит Фанни и чего стоит Джон. Презирать его! Я ее уже ненавижу!
Глава 10. Кованое железо и золото
Мы деревья, окрепшие в бурях.