Север и Юг

После чая мистер Хейл поднялся и стоял, опираясь локтем на каминную полку, склонив голову на руку, размышляя над чем-то, и время от времени глубоко вздыхал. Миссис Хейл вышла обсудить с Диксон сбор зимней одежды для бедных. Маргарет занялась рукоделием своей матери, стараясь избегать мыслей об этом длинном вечере, желая быстрее лечь спать, чтобы тщательно обдумать события этого дня.

− Маргарет! − сказал мистер Хейл наконец, с таким отчаянием в голосе, что девушка вздрогнула. − Этот гобелен так необходимо закончить прямо сейчас? Я имею в виду, не могла бы ты оставить его и пойти в мой кабинет? Мне нужно поговорить с тобой о чем-то очень важном для нас всех.

«Очень важном для нас всех». У мистера Леннокса не было возможности поговорить с ее отцом наедине после ее отказа, а что еще могло быть «очень важно»? Маргарет чувствовала вину и стыд из-за того, что, несмотря на свой возраст, оказалась не готова к замужеству, кроме того, она не знала, может ли отец быть недоволен тем, что она отвергла предложение мистера Леннокса. Но вскоре она поняла, что тема разговора едва ли имеет отношение к тому, что произошло недавно, и теперь терялась в догадках, почему отец желал поговорить с ней. Он поставил для нее стул рядом со своим, помешал угли в камине, снял нагар со свечей, вздохнул пару раз прежде, чем смог решиться произнести то, что неизбежно должно было оказаться ударом для нее:

− Маргарет! Я собираюсь уехать из Хелстона.

− Уехать из Хелстона, папа?! Но почему?

Мистер Хейл не отвечал минуту или две. Он нервно и в замешательстве перебирал бумаги на столе, открывал рот несколько раз, но закрывал его снова, не найдя смелости проронить слово. Маргарет не могла вынести этого ожидания, которое больше взволновало отца, чем ее саму.

− Но почему, дорогой папа? Скажи же мне!

Он бросил в ее сторону быстрый взгляд, а затем ответил медленно с вынужденным спокойствием:

− Потому что я не могу больше быть священником англиканской церкви.

Маргарет полагала, что ее отец, наконец, получил продвижение по службе, которого так желала ее мать. Что-то заставило его оставить прекрасный, любимый Хелстон и, возможно, заставляет ехать и жить в одном из величавых и тихих особняков, которые Маргарет видела время от времени неподалеку от кафедральных соборов. Такие места невольно внушали почтение и трепет, но если ехать туда, нужно покинуть Хелстон навсегда, что было бы печально и даже мучительно. Но последняя фраза мистера Хейла шокировала ее. Что он имел в виду? Все было намного хуже, потому что было так таинственно. Выражение жалобного страдания на его лице, голос − почти умоляющий о милосердном и добром приговоре − все это вызвало у нее внезапную дурноту. Мог ли он быть вовлечен в то, что сделал Фредерик? Фредерик был вне закона. Неужели ее отец из-за естественной любви к своему сыну, потворствовал любому…

− О! Что это? Говори, папа! Скажи мне все! Почему ты не можешь больше быть священником? Конечно, если епископу рассказали все, что мы знаем о Фредерике, и тяжелое, несправедливое…

− Это не имеет отношения к Фредерику. Епископ не смог бы ничего с этим поделать. Это из-за меня. Маргарет, я расскажу тебе об этом. Я отвечу на все твои вопросы сейчас, но после сегодняшнего вечера мы больше не будем об этом говорить. Я могу столкнуться с последствиями моих мучительных сомнений, но для меня слишком тяжело говорить о том, что послужило причиной моих страданий.

− Сомнения, папа! Сомнения в религии? − спросила Маргарет, потрясенная больше, чем раньше.

− Нет, не сомнения в религии, ничего подобного.

Он замолчал. Маргарет вздохнула, как будто стояла на грани какого-то нового ужаса. Он начал снова, говоря быстро, чтобы покончить с мучительным признанием:

− Ты не смогла бы понять, даже если бы я рассказал тебе о том, как год за годом меня тревожила мысль, имею ли я право оставаться священником, о моих попытках подавить свои тлеющие сомнения авторитетом церкви. О, Маргарет, как я люблю святую церковь, от которой я должен отгородиться!

Он не мог продолжить минуту или две. Маргарет не могла ничего ответить. Ей все казалось таким же ужасно таинственным, как если бы отец стал мусульманином.

− Я сегодня прочел о двух тысячах человек, что были изгнаны из своих церквей, − продолжил мистер Хейл, слабо улыбнувшись, − пытался украсть немного их храбрости, но это бесполезно, бесполезно, я не могу не чувствовать это.

− Но, папа, ты хорошо все обдумал? О! Это кажется таким ужасным, таким шокирующим, − сказала Маргарет, внезапно расплакавшись. Единственное крепкое основание ее дома, ее образа любимого отца, казалось, шатается и покачивается. Что она могла сказать? Что могла сделать? Ее расстроенный вид заставил мистера Хейла самого собраться с силами, чтобы попытаться успокоить ее. Он подавил сухие удушливые рыдания, идущие из сердца, подошел к книжному шкафу, взял томик, который читал довольно часто в последнее время, и который дал ему силу вступить на путь, который он уже начал.