Север и Юг. Великая сага. Книга 1

– Прошу прощения, Джастин. Я не знала, что не согласиться с чьим-то мнением в Южной Каролине – значит совершить преступление. Я не знала, что возможность высказаться ограничена…

– Хватит болтать!

Он вывернул ей руку и снова прижал к ободу колеса. Мадлен негромко вскрикнула и с отвращением посмотрела на мужа:

– Вы просто чудовище! Для вас имеет значение только ваша чертова репутация, вам плевать на чувства тех, кого вы раните, повинуясь собственным прихотям. Я это заподозрила сразу после первой брачной ночи. А теперь у меня не осталось сомнений.

«И я могла бы навсегда уничтожить вашу драгоценную репутацию», – подумала она. Хотя и понимала, что не сделает этого, несмотря на свою ярость.

А вот Джастин уже не владел собой. Даже то, что Мадлен пыталась возражать – а это всегда изумляло его в женщинах, – не остановило его. Он снова встряхнул жену:

– Есть еще кое-что, моя дорогая, в чем ты можешь не сомневаться. Твое положение. Ты – жена. А это значит, что ты не должна высказывать свои мнения по любым по-настоящему важным вопросам. Женщины, претендующие на ум, обычно плохо заканчивают в этой части света. И твоему покойному отцу следовало научить тебя этой премудрости.

– Он учил меня тому, что любая женщина может мыслить независимо и ничего плохого в этом нет.

– Меня не интересуют заблуждения твоего отца. Более того, я благодарен судьбе, что мне ни разу не пришлось обсуждать с ним эту тему. В противном случае мне, чего доброго, пришлось бы убедить его более вескими доводами.

Мадлен с силой выдернула руку и прижала ее к груди.

– Это все, на что вы способны, да? Бить всякого, кто с вами не согласен? Пробивать себе дорогу угрозами и оскорблениями?

– Называй это как хочешь. Только запомни одно: женщины и идеи несовместимы. Сестры Гримке были вынуждены уехать из этого штата, потому что не усвоили этот урок. Теперь они на Севере, проповедуют свободу ниггерам и свободную любовь, позорят и себя, и всех женщин. Мне не нужна жена, которая ведет себя подобным образом. Ты должна всегда знать свое место. И я тебе обещаю, – Джастин наклонился ближе, волосы упали ему на лоб, и вся бравада Мадлен тут же покинула ее, когда она увидела его глаза, – если ты еще раз откроешь рот и опозоришь меня на людях, ты ответишь за это. Я тебя предупредил.

Он отодвинулся и поправил волосы. А потом вернулся на лужайку, пытаясь улыбаться так, словно ничего не случилось. Но и Джастин Ламотт, и его жена понимали, что с этого дня их отношения изменятся. Теперь они доподлинно знали друг о друге то, о чем раньше каждый из них мог только догадываться.

– Чудовище, – снова прошептала Мадлен.

Как было бы сладко и жестоко передать Джастину то, что сказал ей отец перед самой смертью, подумала она. Передать слово в слово!

Мадлен прислонилась к колесу кареты, пытаясь сдержать слезы. Она не знала, что хуже: ее унижение, гнев или уверенность в том, что угроза Джастина – не пустой звук.

* * *

Орри наблюдал за тем, что произошло возле экипажей, издали. Ему стоило огромных усилий не броситься на помощь Мадлен и не избить Ламотта до бесчувствия. Но она была связана со своим мужем церковным и гражданским законом. Она была женой Джастина, его собственностью. И если бы Орри послушался своих чувств и вмешался, он только ухудшил бы ее положение.

Когда Мадлен взяла себя в руки и вернулась к гостям, продолжавшим шептаться о ней, он восхитился ее храбростью. И мысленно проклял этих людей за насмешливые взгляды, которые они бросали ей в спину. Джордж заметил его волнение. И Купер тоже – он уже достаточно наслушался сплетен о том, как жена Ламотта осмелилась спорить с Кэлхуном.

И Купер, и Джордж пытались поговорить с Орри, но он сбежал от них обоих. Наконец, побродив несколько минут без всякой цели, он заметил Мадлен. Она была одна. И тогда он отбросил осторожность и решительно направился в ее сторону, потому что весь последний час не мог думать ни о чем другом.

– С вами все в порядке? – спросил он.

– Да, да. – (Но это, конечно, было не так, Орри буквально слышал кипевшее в ней возмущение.) – Мы не должны разговаривать наедине.

– Я люблю вас, – трясясь как в лихорадке, выговорил Орри, глядя на носки своих ботинок. – И я не могу видеть, что с вами плохо обращаются. Давайте встретимся завтра. Или послезавтра. Прошу вас…

Мадлен не колебалась:

– Хорошо. Завтра. Где?

Орри быстро объяснил, как дойти до первого безопасного места, какое пришло на ум. Едва он договорил, Мадлен судорожно вздохнула:

– Кто-то идет…

Он шепотом назвал ей время встречи и, когда она торопливо отошла, направился в противоположную сторону. Сердце его бешено колотилось от страха и радости.

* * *

Натаниель Грини принадлежал Джону К. Кэлхуну бо́льшую часть своей взрослой жизни. Ему было шестьдесят три, и он ненавидел любые разъезды за связанные с ними нервные переживания и вынужденное общение с рабами, которых он считал намного ниже себя.