Клямрот, путаясь в полах шинели, выбрался из кузова, подозвал офицера, стоявшего возле грузовика с притихшими в кузове солдатами.
— Сколько у вас людей?
— Двадцать.
— А собаки?
— Я полагал, управимся так. Без шума. — По голосу офицера чувствовалось, что он догадался, что пеленга нет и не будет и что операция, в общем, сорвана, но, как водится у исполнительных людей, винил в том не майора, который на правах старшего должен был все предусмотреть и обо всем распорядиться, а себя. — Я думал, управимся, — сказал он еще раз жалобно, словно извиняясь и прося пощады.
— Определите азимут и начинайте прочесывание леса. Живо!
Когда в кустах скрылся последний солдат, Клямрот перепрыгнул неглубокий кювет и тоже пошел вперед — в черноту, в густое сплетение веток.
Через несколько шагов кустарник кончился, под сапогами зачавкало. Дальше идти он боялся. Но и стоять, балансируя на сухой болотной кочке, было глупо. Вообще глупо было посылать людей в этот мрак. Что они найдут? Заблудятся сами, их в три дня не соберешь, угодят еще к партизанам. А радист, если он еще здесь, в треугольнике, обведенном радиопеленгами, он, верно, убрал рацию и притаился, как зверь, в какой-нибудь норе. Или на дереве.
Клямроту показалось, что все происходящее в миниатюре напоминает длящуюся уже четыре месяца войну с русскими. Сначала, как в приказах, в точном соответствии с замыслами фюрера и высшего командования — прорывы, обходы, фланговые удары, а потом остановка, тупик, все летит с гладкой дороги в темноту, в мокреть, в неизвестность.
Он шагнул с кочки и решительно направился к дороге.
Оказалось, он выбрался прямо к своему «мерседесу». Оставил сопровождавшего его лейтенанта дожидаться конца облавы, а сам поехал обратно, в Псков.
«Глупо, все глупо, — думал он, шевеля пальцами в промокших сапогах. — Следовало послать Мюллера, нечего самому лезть. По крайней мере было бы кого ругать. А сам себя сколько ни брани — толку мало».
В двухэтажном доме, где располагалась контрразведка, было еще по-ночному тихо. Дежурный офицер встал из-за стола, чтобы доложить, но Клямрот устало махнул рукой — не надо. Хотел открыть дверь в свой кабинет, но заметил в углу еще одного офицера. Тот тоже стоял вытянувшись, как дежурный, и его желтое, в морщинах лицо тоже выражало готовность что-то сказать.
«А-а, эта бездарь Зоннер, — подумал Клямрот. — Что он тут делает ночью? Я же велел им все разъехаться по местам и искать, как следует искать…» Он взялся за ручку двери.
— Позвольте, господин майор. Рад доложить…
— Что еще, Зоннер? Почему вы здесь?
— Рад доложить, что ваше задание выполнено. Русская агентурная радиостанция обнаружена!
Клямрот смотрел недоверчиво, боясь поверить в то, что он не ослышался. Но сердце радостно бухнуло, и показалось, будто мутная лампочка под потолком засветила ярче.
— Что… Что вы сказали, Зоннер?
— Обнаружена русская станция. Мной обнаружена, согласно вашему приказанию.
— Где же она?
— Тут, во дворе, — долговязая фигура в мятом кителе дернулась, длинная, как у обезьяны, рука указала на окно.
Клямрот застучал мокрыми сапогами по ступенькам, как был, без шинели, выскочил во двор, в обжигающую стынь начинавшегося утра. По узкому коридорчику расступившихся солдат подбежал к грузовику, еле дождался, когда откинули задний, забрызганный грязью борт кузова.
В слабом свете, падавшем с неба, он различил три трупа. Они лежали на рогожной подстилке, аккуратно, один к другому, головами к откинутому борту.
Клямрот обернулся, ожидая разъяснений. Долговязый Зоннер легонько оттеснил его, неуклюже задрал ногу, взобрался в кузов. Несколько секунд его не было видно под брезентовой крышей, потом он появился, держа в вытянутых руках две сумки, похожие на туго набитые охотничьи ягдташи.
Сердце Клямрота опять радостно бухнуло. Он подумал про Мюллера: хорошо, что тот спит, хорошо, что он сам, Клямрот, поднялся ночью и вот теперь стоит здесь, возле замызганного на проселках грузовика. Но почему так малы сумки в руках Зоннера? Может быть, это только части радиостанции?
— Я три часа не слезал с мотоцикла, господин майор, — доносился сверху голос офицера, — вернулся с совещания — и в погоню. Оказалось, полевая полиция окружила партизанскую группу. А те петляли по лесу, как зайцы. Три часа! А потом час отстреливались. Как черти! Все погибли… Вот! — Он помахал сумками над трупами. — Стреляют, как черти. Снайперы! И это ночью, в темноте! Знаете, сколько нам эти сумки стоили, господин майор? Сколько они уложили наших?
— Ладно, слезайте, — оборвал его Клямрот. — Несите наверх.
Он все еще не верил, старался не верить, что тут вся рация, целиком, пока Зоннер и дежурный не опустошили брезентовые сумки. Но то, что теперь лежало на его просторном письменном столе, не оставляло сомнений.