Севера. Часть 2

- Нет, не стоит. Они – слаженная боевая группа. В случае чего, эта парочка может за всех наших новобранцев сработать. А в Озерном молодежи почти что нет, учить воевать там особо некого, да и от предполагаемого театра военных действий этот поселок дальше всего.

- Что ж, в таком случае – удачи вам.

Безопасник поднялся и, простившись, ушел к себе, а Андрей выдохнул с облегчением. Пусть проверка была и несколько наивная, но Михайленко ее выдержал.

Глава 14

К немалому удивлению Бородулина, Корнев согласился на переезд очень легко.

- Засиделся, - объяснил он Андрею за чаем на начальственной верхотуре. – Все-таки, однообразная монотонная жизнь – это не для меня. В Озерном всех делов на день – печь растопить, да снег раскидать. Ну, на охоту сбегаю пару раз в неделю, да и то, не для удовольствия, а по необходимости. Ну еще раз в неделю схожу проверить закладки для новых попаданцев. Правда, все без толку – как похолодало, так их ни одного еще не появилось. Так, прогуляюсь, разомнусь, на обратном пути зайца какого добуду, или еще какую-нибудь мелочь. Волков в округе уже отвадили, приучили человека бояться. Скучно стало, Андрей. Так что я готов. А через недельку, как там гнездышко оборудую, так и супружницу свою подтяну.

- Хорошее дело. Кстати, ты ж обещал рассказать, как это она тебя окрутила.

Корнев неожиданно тепло улыбнулся.

- Знаешь, Андей, это не она меня, а я ее. Дело было уже поздней осенью. Я пошел с ружьишком прошвырнуться – знаешь ведь, люблю я это дело. А тут ни тебе егерей, ни рыбнадзора. Да и природа здесь нетронутая. Там, в старом мире, порой чуть не каждую четверть часа на бычки натыкаешься. Все хожено-перехожено, только Сибирь да Алтай еще более-менее целыми остались. А здесь – вольная воля. Только бери столько, сколько действительно потребно для пропитания. Без этих всяких чучел, шкур у камина, рогов на стенах и прочего.

- Тут я с тобой согласен, - улыбнулся Бородулин. – Но ты куда-то в сторону убрел. Ты про женщину свою давай рассказывай. А то растекся тут песнями по древу аки тот соловей.

- Ну да, ну да. Опять же, кому как не тебе душу излить? Кто еще меня в этом деле поймет? Ну вот, значит, пошел я прошвырнуться. И, знаешь, ничего не добыл. Все зверье как нарочно поразбежалось. Даже сусликов – и тех нет.

- Ну так суслики здесь и не водятся!

- Я и говорю, что нет их. Разок оленя встретил. Но ты же сам знаешь: в этой корове три центнера весу, ее мало убить, ее еще до поселка дотащить надо, а один я максимум ляжку допру.

Бородулин понятливо покивал, не забывая подливать рассказчику чай с бальзамом. Тот отхлебнул, мимоходом состроил одобрительную гримаску и продолжил:

В общем, иду налегке, даже ни одного патрона не сжег. А ты сам знаешь, я страсть как не люблю с пустыми руками возвращаться. Вот и чем ближе поселок, тем гаже у меня настроение. Прямо хоть ворон стреляй, лишь бы какой-нибудь трофей заполучить. И вот с такими черными мыслями выхожу я на знакомую полянку в паре километров от поселка и вижу картину, словно бы вышедшую из-под кисти Левитана: посреди поляны лежит упавшая сосна, на ней сидит женщина. Сразу видно – из новеньких. Изящные ботиночки на каблуке, капроновые чулочки, легкое осеннее пальтецо приятного такого желто-оранжевого цвета, беретик фетровый в тон пальтишку, тонкие светлые перчатки… В такой одежде не по лесу шляться, а на скамейке сидеть в городском парке, наблюдая, как с берез листья облетают.

Я, конечно, подошел, окликнул, а она на меня не реагирует. Вот совсем. Но это же непорядок! Не такой уж я незаметный. Я, конечно, ее растормошил, расспросил осторожненько и оказалось, что она сидит на этом дереве уже больше трех часов. Куда идти не знает, кричать – голос сорвала, а тут еще ногу подвернула и вообще идти не может. Вот и сидит, ждет, когда придут волки. У нее уже не только сил, но и слез не осталось, замерзла мало не до окоченения. Ты представляешь? Сидит женщина, и ждет свою судьбу, отчетливо понимая, что вариантов этой судьбы не так уж много, все зависит от того, кто первым до нее доберется: волки, медведь или какая-нибудь симпатичная киска. А тут я выхожу, весь такой красивый – здрасте, мол.

Вывих я ей вправил, на руки поднял, а весу в ней всего ничего, даже во всем этом осеннем наряде. Так я ее на руках и нес все два километра до поселка. Сперва она плакала – не навзрыд, как это у нервных барышень бывает, а молча. Уткнулась лицом мне в штормовку, и просто чуть вздрагивает, а из глаз вода соленая бежит. А потом успокоилась и, представь себе, заснула. Прямо как ребенок. Я когда ее травнице сдал, она так и не проснулась – настолько умаялась. Ну а потом – сам понимаешь: кто я такой, чтобы с судьбой спорить? Да и понравилась мне она. И снаружи – описывать не стану, сам увидишь, когда она переезжать будет, и по части внутреннего мира. Есть такое избитое и изгаженное выражение: душевная чистота. Если все насмешки и пошлости отбросить, то это будет как раз про нее.

- Да уж… - неопределенно протянул Бородулин, впечатленный поведанной ему историей.