Северная Африка в IV-V веках

Кризис и падение римской власти в Африке рассматриваются в подавляющем большинстве работ западноевропей-{6}ских и американских историков не как этап перехода от старого общественного строя к новому, но прежде всего как деталь в общей картине гибели римской цивилизации и возвращения к варварству. Отрицательное значение этого процесса обычно не вызывает сомнений у исследователей. Для Куртуа «дероманизация» Африки — это «драма», захват дикой природой территории, оставленной людьми. В тех же мрачных тонах рисуют упадок римской власти многие другие авторы. При этом весьма характерно, что в работах последних лет, особенно во французских, как наиболее отрицательный факт рассматривается не столько завоевание Африки вандалами, сколько связанное с ним расширение территории, захваченной берберами. Куртуа видит секрет «драмы Африки» в том, что благодаря религиозным противоречиям римлян с арианами-вандалами оказалось невозможным слияние римского и германского миров во имя спасения римской цивилизации от варваров-берберов. Эти идеи Куртуа развил впоследствии Ж. Каркопино  ^{1 0}, который упрекает вандалов в том, что они не смогли установить контакт с более цивилизованными и романизованными берберами и открыли поэтому дорогу диким кочевникам. Вандалы, с точки зрения Каркопино, несут также ответственность за вытеснение латыни семитическим пунийским языком, что облегчило впоследствии завоевание Африки семитами-арабами.

В этих рассуждениях весьма отчетливо проступает влияние настроений определенных кругов французского общества, заинтересованных в сохранении колониального господства Франции в Северной Африке. В римском господстве в Магрибе пытаются найти историческое оправдание современной колониальной политики, а вандальское завоевание рассматривают как событие, которое могло бы при более благоприятном совпадении обстоятельств сохранить «западное влияние» в этой стране. Поскольку вандалам это не удалось, произошло худшее: захват Африки берберами, а потом и арабами. Эта тенденция определенной части современной французской историографии откровеннее всего выражена в книге А. Бертье «Алжир и его прошлое». «Самое неприятное, — пишет автор, — это слишком легко допу-{7}скаемая мысль, что Северная Африка стала частью Востока, населенной арабами... и управляемой исключительно мусульманской религией, которая ведет к игнорированию всего, связывающего население Магриба с нашим западным миром, т. е. солидарности интересов и возможностей сообщества»  ^{1 1}. Таким образом, обычное для западной литературы по истории империи акцентирование «цивилизаторской роли» Рима усиливается, поскольку речь идет о Северной Африке, выдержанным в духе империалистической идеологии противопоставлением Запада Востоку. Разумеется, далеко не во всех работах западных историков эти идеи занимают столь доминирующее место, как в книге Бертье, но в той или иной степени они оказывают влияние на большинство исследователей. Даже в таком серьезном труде, как книга Френда, ценность наблюдений автора, относящихся к социальным предпосылкам оппозиционного империи движения донатистов, снижается из-за его стремления представить донатизм одним «из движений, которые вели к уничтожению классической культуры в Западном Средиземноморье»  ^{1 2}. В то же время некоторые авторы (например, Каркопино, Уормингтон) рассматривают историю берберов только с точки зрения влияния на них римской культуры и римских политических учреждений, совершенно не пытаясь выяснить внутреннее содержание развития берберских племен.

Вопрос о судьбах классической культуры и латинского языка в Северной Африке, несомненно, заслуживает изучения, но это не означает, что можно подменять этим вопросом всю проблему перехода от античности к средневековью, которая прежде всего является проблемой социально-экономической истории.

Тенденция к идеализации римского господства в Африке нередко ведет к игнорированию острых классовых противоречий и проникновению в историческую литературу предвзятых схем, находящихся в серьезном противоречии с фактами. Так, Ш. Сомань  ^{1 3}в своих работах в неоправ-{8}данно розовых тонах рисует юридическое и экономическое положение африканских колонов и отрицает социальную и антиримскую направленность выступлений трудящихся слоев, Хейвуд объясняет эти выступления чисто религиозными мотивами  ^{1 4}, а Уормингтон вообще отрицает наличие «сколько-нибудь глубоких антиримских настроений среди туземного населения».