Боялась ли? Не то, чтобы боялась, но была уверена, что иду на смерть. Сначала мы шли лесом, обогнули Шолаши. Добрались до лесной избушки, где должны были ждать нас ребята-лыжники. Заглянули. В избушке никого. Что делать? Сидеть здесь или выйти на дорогу? А дорога близко, с полверсты. По ней машины ходят, мотоциклы, повозки. Движение большое. Решили все-таки ждать ребят. Уже ночь наступила, а мы как сели, так и сидим. "Ну, - думаю, ничего у нас не выйдет... С позором вернемся". Я говорю Любе: "Выйдем на дорогу". Она не хочет. "Не торопись, - говорит. - В разведке терпение требуется. Может, ребята где-нибудь у самой дороги прячутся и выйти не могут. Тогда мы их подведем". Так оно и вышло. Просидели мы в лесу целый день. К вечеру слышим: пушки рокочут. Значит, вы уже начали. А мы сидим в лесу, прохлаждаемся. Такая досада меня взяла! "Пошли, - говорю, - Люба, нет сил больше ждать". Вижу, что и ей тоже невтерпеж. Только мы собрались, приходит Горбик, один из ребят-подрывников. Оказывается, они сутки просидели у дороги, высунуться не могли. Горбик повел нас к складу. Неподалеку от склада мост, а под мостом сидят два других подрывника. Рядом дорога проходит. Я говорю Любке: "Знаешь, Люба, у меня есть один план". Рассказала ребятам, они согласились... Условились. А уж шестой час, темнота!
Выползли мы на дорогу. Склад близко, а как к нему подойти? Три ряда проволоки. Видим, что вечерней смены еще нет. Только один часовой ходит вокруг проволоки, а другой у ворот, за кольями. Под грибом сидит. Ворота из жердей и тоже все опутаны проволокой. Мы подходим к воротам, громко смеемся. Солдат кричит нам что-то по-английски. Делаем вид, что не понимаем. Он бежит к нам. Мы уже у ворот. Другой солдат вылезает из-под своего гриба и тоже нам кричит... Мы отходим. Первый солдат свисток дает. А напротив будочка. Из нее выбегает сержант с разными нашивками и по-русски нас начинает: "Вы, девки, что?" И так нас и эдак... Я как на него закричу: "Мужлан, дурак... А еще американец! Да как ты смеешь ругаться? Я сейчас офицеру вашему пожалуюсь. Мы не девки, мы барышни из Шенкурска, сестры милосердия..." В то же время сыплю Любке по-французски все, что помню... А Любка держится, как королева. Откуда что взялось?.. Сержант смотрит на нее во все глаза. К нему подбегает первый солдат, что-то говорит по-английски. Я его перебиваю, жарю без конца, возмущаюсь... Будто бы дорогу спрашиваю на Шолаши. И все это в повышенном тоне, с разными французскими словами. Объясняю, что я сестра милосердия из офицерского батальона... Так мы с Бородиным условились. Он ведь нам и документы выдал на всякий случай. Сую документы. "Ну, - думаю, - погибать так уж с музыкой". Револьвер в кармане. Ну, покричали минут десять, пока ребята возились по ту сторону склада. Они перерезали там проволоку, подползли к стенке, заложили мину...
Я посмотрела на часы, надо, думаю, уходить. А как уйти? Вдруг сержант нас в комендатуру потащит? Тут, на счастье, дровни катятся. Любка как закричит: "Стой! Куда, мужик?" Тот называет какую-то деревню. "Ладно, по дороге! Валяй в Шолаши! Садись, Леля!" Смеется и говорит сержанту: "До свиданья, кавалер". А сержант спрашивает: "Послушайте, барышни... А где вас можно найти?" Любка отвечает: "В офицерском батальоне". "А как спросить?". "Нестерову Любовь Ивановну". "Хорошо, - говорит, - обязательно приеду. Сегодня же..." Я тоже обнаглела. "Смотрите, - говорю, - не опоздайте!" Помахали ему рукой, поехали.
Мужичонка молчит, косится на нас.
Едем... Ну, с полверсты, не больше... даже меньше, пожалуй... Отъехали... и вдруг взрыв... Да какой еще! Лошадь понесла... Слышу, в воздухе осколки свистят. Версту так гнал, как сумасшедшие неслись... Ну, потом Любка кричит ему: "Стой, дядя!.. Не выдашь нас? Мы красные. Не выдашь, поезжай с богом. Выдашь, плохо тебе будет. Везде твою личность найду". А сама стоит над его душой с револьвером. Мужик вдруг как обрадуется... Обнимать стал. Слезы у него ручьем. "Когда вы нас, - говорит, - от этих извергов освободите?" А Любка ему: "Слышишь, пушки гремят. Сегодня здесь будем"... Простились мы с мужиком - и в лес. Полночи плутали, пока не встретились с ребятами.
Леля замолчала. Драницын шел рядом, посматривая на ее раскрасневшееся лицо и маленькие, полуприкрытые шапкой розовые уши. Он был взволнован рассказом Лели и радовался тому, что эта девушка, ставшая для него самым дорогим человеком на свете, уже находится вне опасности.
- А ты знаешь, у меня было такое чувство, что я дома... - сказала Леля. - И мужичок, который вез нас... И вообще в любой деревне можно было бы найти приют. Мы на своей родной земле. Что ты замолчал?
- Думаю, - сказал Драницын.
- О чем?
- А если бы тот самый солдат, который должен был ходить кругом проволоки, не впутался бы в разговор, а сразу вернулся бы к складу?.. Увидел подрывников? И тогда...
Леля улыбнулась.
- Тогда, - просто ответила она, ребята сейчас же подорвали бы склад. Так мы условились с Горбиком.