Установление в городе этой тишины потребовало от Роджерса немалых усилий. Начиная с осени 1918 года он только и занимался тем, что вылавливал большевиков и подозреваемых в большевизме. Затем, в связи с распоряжением из Архангельска, его рвение удвоилось. Любой житель города, вплоть до старого монаха из шенкурского монастыря, выразившего недовольство бесчинствами интервентов, попадал в арестный дом и либо высылался в Архангельск, в губернскую тюрьму, либо расстреливался на месте.
Немало хлопот доставили ему рыбаки. Они то и дело вылавливали трупы людей, замученных в контрразведке и спущенных в реку. В общей сложности они выловили таким образом почти двести трупов. Роджерс приказал арестовать рыбаков и выслать их на Мудьюг.
Много неприятностей доставил ему и набор в миллеровские войска. Молодых людей пришлось разыскивать по всему городу с патрульными. Когда новобранцев загнали на монастырский двор, из толпы раздались выкрики: «Не желаем устилать вам дорогу своими костями!.. Мы русские!.. Вон из России!.. Грабители, убийцы!»
Капитан распорядился окружить двор пулеметами, выстроил мобилизованных и объявил им:
– Через пять минут выдать бунтовщиков. В противном случае все будете уничтожены! Кто кричал?
Прошло две минуты. Новобранцы молчали.
– Кто кричал? – поглядывая на часы, повторил Роджерс.
В рядах было по-прежнему тихо.
– Осталась последняя минута! Полминуты!
Когда назначенное время истекло, Роджерс скомандовал пулеметчикам, чтобы они приготовились к открытию огня.
Это было понято новобранцами даже без знания языка.
– Кто кричал? В последний раз спрашиваю! – с угрозой сказал комендант.
Новобранцы по-прежнему молчали.
Тогда разъяренный Роджерс выхватил из толпы несколько юношей, подвернувшихся ему под руку, и расстрелял тут же, перед строем. Остальных под караулом повели в казармы.
…Рынок пустовал. Жители окрестных деревень перестали ездить в город. Под видом реквизиции интервенты грабили их как на заставах, так и в самом Шенкурске. Старые запасы леса были давно вывезены и отправлены за границу. Лесорубов и корьевщиков таскали на зимние заготовки силком.
В городе царил произвол. Часовщик Апрельский был арестован в парикмахерской за то, что сказал кому-то в очереди: «Лучше нам не видать бы таких демократов! В чем выражается их демократия?» – И, по мнению присутствовавшего при этом офицера, нахально усмехнулся.
Часовщика пытали, водили на Вагу, опускали в прорубь, требуя, чтобы он раскрыл подпольную организацию, в которой якобы состоял. Апрельский ничего не мог сказать, он цеплялся за лед, но конвоиры били его по пальцам прикладами. В конце концов его утопили.
…Однажды Роджерс, напевая веселую песенку, возвращался к себе домой из офицерского бара.
Чуть потеплело, снег светился на солнце, и Роджерс думал, что Россия – совсем не такая плохая страна… Товар, за который он не заплатил ни копейки, нашел покупателя. Комиссионер Роджерса в Архангельске, лейтенант Мэрстон, недавно сообщил, что вся партия дегтя и смолы продана на вывоз. «Надо будет позаботиться о новых запасах…»
У входа в комендатуру его остановил дежурный адъютант и доложил, что в приемной сидит Абрамов. Роджерс поморщился.
Инспектора городского училища Абрамова знал весь Шенкурск. Роджерсу несколько раз приходилось вызывать его в комендатуру по делам школы.
У Абрамова пропала шестнадцатилетняя дочь. Три недели тому назад труп ее нашли – в лесу за Спасской горой. Труп девушки был в таком состоянии, что отец опознал свою дочь только по нательному серебряному крестику. Роджерс официально заявил, что девушка убита партизанами. Надо же было что-нибудь придумать! Кто мог знать, что дело так скверно обернется!..
Недавно в гости к Роджерсу приехали с Важских позиций два офицера. Приятели решили повеселиться. Они погрузили в сани вино и поехали кататься. Дорогой много выпили и порядком охмелели. На обратном пути им встретилась миловидная девушка. Офицеры потащили ее в сани. Девушка сопротивлялась отчаянно, но ей заломили руки за спину и заткнули рот платком. В квартире ей пригрозили пистолетом, затем напоили до бессознательного состояния. Дальше все происходило так, как уже не раз бывало у Роджерса.
Утром, когда комендант проснулся, денщик доложил, что девушка повесилась в уборной. Роджерс распорядился закопать ее труп в лесу. Но солдатам было лень копать яму, и они бросили тело на растерзание волкам.
– Чем могу служить? – хладнокровно сказал Роджерс, показывая Абрамову на двери своего кабинета.
Они вошли. Абрамов в оцепенении смотрел на Роджерса, будто впервые видя его клочковатые брови, усы в щеточку, кадык, большую синюю бородавку на носу.
– Все именно так и было, как я предполагал… – сказал Роджерс, закуривая сигарету. – Оказывается, ваша дочь дружила с учительницей Еленой Егоровой, коммунисткой… Она вообще была близка к этому семейству… Хорошо знала самого Егорова…
– Да, знала, – глухо отозвался Абрамов.
– Ну вот! Это несомненно политическая месть… Быть может, за измену или за отказ выполнить какое-нибудь задание подпольной организации. К сожалению, это ваша единственная дочь…