Северная Федра

Его глаза странно блеснули. Или фальшь во внешности жены покоробила Алексея Ивановича, или в нем банально проснулась полуосознанная ревность, та самая, которую он ни в коем случае не признал бы. К кому Сотников ревновал, он бы и сам не смог определить. Это было смешанное чувство. Ревность к возрасту жены, к возможным соперникам, к завтрашнему дню, в конце концов – даже к этому чудесному черному платью. Как бы то ни было, но в этот момент ревность сделала его помолодевшим и почти красивым. Сотников торжествующе улыбнулся и вновь уткнулся в экран ноутбука.

Инге потребовалась вся ее выдержка, чтобы лишь мило улыбнуться, ибо эти невозможные, неуместные слова в прах развеяли задуманный ею эффект. А она терпеть не могла, когда ей бессовестно портили заранее подготовленную сцену.

– Какие новости? – Сухо спросила мужа Инга, наливая в стакан мятной воды из кувшина.

– Тебя это вряд ли заинтересует.

– Это почему же?

– Пишут, к сожалению, не о тебе. Сегодня новость номер один – вчерашний концерт Ипполита. Пишут, представь себе, что мой сын – звезда классической музыки.

– И это все?

– Нет, не все. Вот послушайте: «Ипполит Сотников – один из самых востребованных музыкантов. Он отличается от многих молодых своих собратьев необыкновенной манерой исполнения и редкой красоты звуком, – вслух начал читать Алексей Иванович. – Искренность его звучания завораживает буквально с первых звуков. Виртуоз дает концерты на самых престижных площадках мира. Несмотря на молодость, Ипполит Сотников успел сыграть со многими крупными оркестрами и дирижерами. Следующий концерт музыканта состоится уже через несколько недель в Тель-Авиве, куда Сотников отправится по приглашению Израильской филармонии». Ну и так далее.

– Как это мило! – неискренне удивилась Инга. – Кстати, а о чем вы играли вчера вечером? – она обратилась к Ипполиту.

– О чем? – зачем-то переспросил молодой человек. – Разве вы не слышали? В музыке, как и в жизни, речь всегда идет о жизни.

– А вы не слишком-то многословны, – она уставилась на него своими сверкающими огромными прозрачно-зелеными глазами.

– Видите ли, Инга, музыку нельзя рассказать, – будто оправдываясь, неловко начал Ипполит. – Я полагаю, что сухость языка не способна мгновенно и ярко передать, к примеру, вспышки пламени или абсолютное обледенение, которые порождают наши чувства. Словам это не дано, у слов отсутствуют такие оттенки, это под силу лишь музыке, и каждый улавливает в ней что-то свое, что-то про себя…

– Послушайте, я – актриса, и я с вами не согласна.

– Нет ничего глупее, чем спор двух мировоззрений, – сухо вставил Алексей Иванович. – У каждого своя реальность – один видит белое, другой – черное, каждый рассматривает жизнь через призму собственного ума или собственного невежества. Одному близка поэзия, а другому – непристойности. Не так ли, дорогая?

– Вчера немного душил воротничок и дрожали руки, – честно признался Ипполит, пропуская мимо ушей слова отца.

– У вас могут дрожать руки? Отчего же? Вы были взволнованы? – спросила Инга и немного удивилась, услышав вежливый яд в собственном голосе. Откуда он взялся?

– Волнение перед концертом – состояние вполне естественное для музыканта.

– Думала, к вам это не относится, – Инга слегка пожала безукоризненными плечами.

– Почему? Разве я особенный? Я такой же, как все, и когда я перестану волноваться, все тут же закончится.

– Закончится? Что? Наслаждение аплодисментами? Успех у пресыщенной публики? Действие славы с ее буйством страстей? – сама того не заметив, Инга почему-то перешла на вызывающий тон.

Сотников сидел, посасывая косточку от маслины и, к своему вящему изумлению, видел, что его жена волнуется. Когда она по-настоящему волновалась, ее легкий скандинавский акцент заметно усиливался. Она начинала спотыкаться на каждом слове, и Алексей Иванович от этого терялся, он почувствовал себя блуждающим в темной пещере, из которой он не в силах найти выход. Он подумал: наверное, это и называют предчувствием, когда нет никаких серьезных причин для тревоги, а тревога все-таки есть, когда охватывает ощущение неотвратимости, неизбежности краха. Эта мысль была ему крайне неприятна.

– И что же тогда случится? – довольно резко продолжила Инга, словно желая показать, что здесь никто не ослеплен его талантом – она в первую очередь. – Публика от возбуждения перейдет к отчаянию, увидев, как гаснет ваша звезда? Откуда несомненная уверенность в том, что сцена без вас не обойдется?

– Разве я это сказал? – удивился молодой человек. – Этого я не говорил. Я об этом даже и не думал. Мне кажется, что сцена молниеносно дает оценку любому. На ней случайности долго не задерживаются. И я ей доверяю.

– Доверяете и наслаждаетесь, – не унималась Инга.

– Что, простите?

– Только не отрицайте, что не испытываете наслаждения, когда гипнотически воздействуете на публику! Не поверю!

– Не отрицаю. Толика здорового честолюбия мне не чужда, как и любому музыканту.

– А почему вы решили стать музыкантом? Ваши учителя сулили вам успех?