Северная Корея изнутри. Черный рынок, мода, лагеря, диссиденты и перебежчики

Недовольство обычных торговцев, несомненно, усугублялось тем, что истинная элита Северной Кореи имеет привычку хранить свои сбережения в других валютах, в первую очередь — в китайских юанях[8]. Даже перед деноминацией северокорейская вона уже не могла похвастать особым доверием к себе со стороны населения КНДР, поэтому те, кто имел такую возможность — например, госслужащие, занимавшиеся полугосударственным-получастным бизнесом со своими китайскими коллегами, — хранили свои сбережения в иностранной валюте.

Как бы то ни было, долговременным результатом деноминации стал еще больший выход северокорейцев из-под экономического контроля государства. Все чаще даже самые скромные обыватели пытаются по возможности переводить свои накопления в юани или иные валюты. Они научились не доверять своему правительству и его валюте, воне. В то же время они усвоили, что торговля и хранение сбережений в юанях может уберечь их от очередного государственного грабежа или от последствий очередных провалов в экономической политике. В результате большинство сделок на рынке в Северной Корее сегодня, как считается, номинируется (и совершается) в иностранных валютах, самой популярной из которых остается юань[9].

Неудивительно, что в такой ситуации неофициальный, «черный» курс северокорейской национальной валюты падает. Несмотря на то что официальный обменный курс зафиксирован на величине в 96 вон за доллар США, «реальный» курс в 2013–2014 гг. колебался вокруг отметки в 8000 вон за доллар, резко увеличившись за несколько предыдущих лет — параллельно с падением доверия к воне. Даже в банках Северной Кореи курс обмена приближается к курсу черного рынка, зачастую уступая ему лишь малую толику, что говорит само за себя. В Особой экономической зоне Расон в банке Golden Triangle Bank в середине октября обменный курс составлял 7636 вон за доллар. Есть сведения о том, что в сентябре 2013 года зарплаты рабочих, занятых на немногих крупных государственных предприятиях — таких как шахта Мусан (крупнейшее месторождение железной руды), например, — были увеличены с 3000–4000 вон в месяц до 300 000 вон, отражающих истинную ценность национальной валюты.

«Черный» курс воны постепенно начинает использоваться и в обычных магазинах и ресторанах. Так, в пхеньянском магазине игрушек баскетбольные мячи стоят 46 000 вон за штуку; разумеется, никто не поверит, что цена простого баскетбольного мяча и вправду составляет $400 (при пересчете по официальному курсу). Почти аналогичный пример можно наблюдать в супермаркете, где продаются всем известные западные продукты типа печений Pepperidge, шоколадок Hershey’s и Ferrero Rocher и виноградного сока Ceres. Цены на эти продукты там установлены в соответствии с официальным обменным курсом воны, но эти воны там… не принимаются[10]. Такая же ситуация в магазине Adidas, забитом спортивными товарами из Китая (вполне вероятно, что компания Adidas не в курсе) по ценам, которые в вонах выглядят неправдоподобно дешевыми — если бы только эту цену можно было заплатить в тех вонах. Низкие цены служат лишь показателем того, сколько нужно заплатить за товар в иностранной валюте, по цене доллара, отражающей их истинную ценность[11].

Двойственная оценочная стоимость северокорейской валюты приводит и к интересным экономическим парадоксам. Так, цены на общественный транспорт все еще номинированы по официальному курсу, так что плата за проезд гораздо меньше его реальной стоимости. Поездка на пхеньянском метро, например, обойдется всего в пять вон. По официальному курсу это каких-то пять центов, а по реальному — фактически даром[12].

К сожалению, то же самое касается и зарплат. Все работники в КНДР (официально, во всяком случае) работают на государство — и оплату труда они получают в соответствии с официальной ценностью воны. Так, государственные служащие обычно получают от 1000 до 6000 вон в месяц. Даже по официальному курсу в 96 вон за доллар — это совсем немного, но если пересчитать их зарплату по реальному курсу черного рынка, выходит, что даже чиновникам высокого ранга платят меньше доллара в месяц[13].

В коммунистической системе, где здравоохранение, образование, пища и жилье — теоретически — бесплатны, с такой зарплатой в принципе даже можно было бы жить. Во всяком случае, она не выглядела бы так несуразно, как сейчас. Но как мы знаем, государство уже не способно эффективно обеспечивать людей всем необходимым (справедливости ради надо отметить, что элита все еще получает какие-то пайки). Поэтому рабочему и его семье приходится изыскивать иные способы пополнить бюджет — например, торговать на рынке или оказывать какие-то услуги. В результате в Северной Корее все — от шахтера до учителя — ведут своего рода двойную экономическую жизнь. Многие работают неофициально, получая оплату наличными, или приторговывают чем попало на рынках в свободное от основной работы время.