Северная Корея изнутри. Черный рынок, мода, лагеря, диссиденты и перебежчики

После оглашения вины подсудимого его чаще всего отправляют в «политический» лагерь, хотя он может и оказаться в кёхвасо, вернувшись в систему МОБ, что в каком-то смысле можно считать счастливым стечением обстоятельств. За такими решениями не просматривается никакой логики или формальной процедуры; там, где замешан ДГБ, все решается самоуправно. Осужденные могут, однако, направить апелляцию на приговор или обратиться с прошением о помиловании. Ходили слухи, что Чан Сон Тхэка судили особым военным трибуналом именно потому, что в рамках его процедуры судопроизводства апелляция не предусмотрена. Враги Чана хотели убрать его со сцены как можно быстрее.

Лагерь для политзаключенных

Формирование системы лагерей для политзаключенных в Северной Корее восходит к концу 1950‑х, когда вдохновленный Сталиным Ким Ир Сен начал изолировать своих политических противников. Всего существовало более десятка кваллисо, но на настоящий момент, по нашей информации, в результате закрытия одних и слияния других таких лагерей осталось четыре. Из этого факта нельзя сделать никаких далеко идущих выводов: с одной стороны, это может означать, что в «политические лагеря» теперь отправляют меньше народу; с другой, казни и голодные смерти могли привести к тому, что потребность в лагерных местах просто снизилась[140]. Безусловно, можно с достаточной долей уверенности сказать, что в целом «население» лагерей за последние годы снизилось. Однако надежную и точную информацию о таких лагерях, особенно статистическую, крайне сложно найти.

Самый крупный из них — Ёдок (Кваллисо № 15), отличается от остальных тем, что он разделен на две секции. Одна из них, «Зона революционизации», предназначена для людей, которых режим считает небезнадежными, потенциально исправимыми. Заключенные этой секции имеют право на освобождение, если они переживут условия содержания. Их подвергают пропагандистской и идеологической обработке, как и заключенных лагерей в системе МОБ. Дети-заключенные даже ходят в школы. Большинство заключенных «Зоны революционизации» — родственники других политзаключенных либо те, кто осужден за преступления вроде прослушивания южнокорейского радио или критики политики правительства.

Другие заключенные содержатся в «Зоне тотального контроля» (ЗТК), их освобождение не предусматривается. Узники ЗТК не считаются гражданами КНДР; им отказано даже в такой сомнительной привилегии, как пропагандистская обработка[141]. Контакты с окружающим миром запрещены; узникам говорят, что единственное, что они заслуживают, — это смерть, но благодаря доброте государства им дозволено доживать свои дни в качестве лагерных рабочих. Другие три лагеря организованы как ЗТК целиком и полностью.

Что нужно сделать, чтобы заслужить такое обращение? Помимо такого преступления, как родственная связь с человеком, которого государство искренне презирает и ненавидит, есть и другие нарушения, способные навлечь такое наказание. Среди них — оскорбление статуй и монументов вождей (то есть причинение им вреда). Распространение подрывной литературы, направленной против семьи Ким, ведет к таким же последствиям. Несмотря на то что лично Ким Ир Сен не любил, когда его называли «богом», и якобы даже жаловался, что никогда не слышал правды или честного собственного мнения ни от кого вокруг себя, он знал, что целостность всей системы покоится на его обожествлении.

Среди узников ЗТК, естественно, немало и тех, кто обвинен в принадлежности к фракциям, враждебным «генеральной линии» и вождям лично. Многие из них действительно были замешаны во фракционных противостояниях различных кланов среди правящей верхушки — например, члены старого «клана» Чан Сон Тхэка. Но это не означает, что они плели заговоры против режима; гораздо важнее, что их печальный пример служит действенным предостережением для других потенциальных заговорщиков.

Другой тип преступлений — это экономические правонарушения, которые, так или иначе, сводятся к краже ресурсов у государства. Режим считает это политическим деянием. Такие покушения на государственные богатства — от похищения медных труб с государственных фабрик и сдачи их на металлолом до оптовых продаж угля из северокорейских разрезов в Китай — широко распространились после голода. Повсеместное распространение первых и финансовая привлекательность вторых серьезно снижают вероятность наказания в каждом конкретном случае. Но для тех, кого все-таки удается обвинить в таком преступлении, наказание может быть очень суровым.