Северная роза

Григорий перебрался на карниз, а по нему крошечными шажками, влипая всем телом в стылый гранит, дошел до террасы. Стены украшены были лепными изображениями здешних древних божеств: он полез по коленям какого-то сердитого косматого мужика с трезубцем, потом оседлал круто изогнутый хвост еще какого-то – похоже, веселому полурыбе-получеловеку это понравилось; потом он угодил в объятия грудастой каменной бабы и с превеликим трудом выпутался из кольца ее рук. И пышное тело ее было скользким: она так и норовила заставить Григория поскользнуться и сжать ее бедра коленями. Бесстыжая оказалась – ну, вторая Джилья.

– Да пошла ты! – буркнул Григорий. – Не до тебя сейчас!

Бабенка послушалась и отцепила свои растопыренные пальцы от его рубахи. Григорий перевел дух, вспомнив, как точно так же послушался его скелет, стоящий на палубе корабля с оборванными парусами, который преградил им путь при диком шторме, когда шли через Мессинский пролив. Григорий заподозрил каверзы пиратов, но англичанин, рулевой, рухнул где стоял, бормоча:

– «Летучий Голландец»! Корабль мертвецов!

И правда: по вантам скалились черепа, рулевое колесо вертели обглоданные червями кости…

«Как станут брать нас на абордаж – таким и крючья не понадобятся!» – в смятении подумал Григорий и, цепляясь за руль, крикнул что было сил:

– Эй, на «Голландце»! Дайти пройти! Нет у нас никакого груза, идем отца моего из турецкой неволи выручать!

Испанец-капитан свалился с мостика и взвыл молитву, когда Григорий повторил свою отчаянную просьбу еще на трех-четырех языках. Почудилось ему или и впрямь оскал черепа сделался еще шире, словно мертвые челюсти раздвинулись в усмешке? Взметнулась костлявая кисть, помахала – и корабль, взлетев на гребне самой высокой волны, исчез, словно пенными брызгами рассыпался! С тех пор сварливый дон Педро перестал спорить с русским дерзецом, подрядившим его корабль. Не спорил и сегодня: только коротко кивнул, когда Григорий велел ждать его до полудня на рейде Венеции, а ежели пробьют часы на Torre del Orologio, а Григорий не появится, то, не слушая возражений Прокопия, сниматься с якоря и уходить в Марсель, согласно контракту.

Конечно, рассвет едва занялся и времени до полудня еще предостаточно, а все же медлить не след.

Он перескочил на террасу и прокрался к двери. Оттуда доносился устрашающий храп, однако стражник и ухом не повел, когда Григорий осторожно переступил его широко раскинутые ноги и продолжал выводить свои носовые рулады. Незваный гость невольно усмехнулся, вспомнив, что вот так же охранник храпел несколько часов назад, когда узник покинул дворец.

«Ну и горазд же ты спать! – мысленно усмехнулся Григорий. – Этак ведь можно проспать все царствие небесное. Впрочем, так тебе и надо!»

В точности как и прошлый раз, он не мог не позабавиться беспечностью Аретино. Этот пышный дворец с роскошным убранством был ночью доступен для всякого лихого человека, однако среди всех его бессчетных сокровищ Григорию нужно было лишь одно, бесценное, но не оцененное, и он рвался к нему неудержимо.

А вот и знакомое место. Разрази его гром, если не из этой вот двери он выскочил нынче ночью сломя голову! Там, за расписной тряпкой, спускающейся с потолка тяжелыми складками, укромный кабинет и поставец во всю стену, а в нем – потайная дверь, ведущая в подвал, ну а уж там…

Бог весть почему Григорий был совершенно уверен, что так и найдет ее распахнутой. Она, однако же, оказалась закрыта, и только теперь он сообразил, что ему и в голову не взошло спросить у Джильи, как эту дверцу отворять.

Он тряс поставец, который издавал негодующий стеклянно-серебряный звон, угрожая перебудить весь дом, если с ним не перестанут столь варварски обращаться. Он готов был переколотить все эти тяжелые, ребристые, узорчатые витражи, в которых уже разноцветно мерцали бледные отсветы приближающегося рассвета, но тогда он уж точно всполошил бы даже самого беспробудного стражника. Да и перебьешь, а что делать дальше? Стену тоже пробивать кулаком? Григорий был готов и на это, но понимал, что тогда вряд ли доберется до Троянды прежде, чем доберутся до него.

Время шло. Драгоценные минуты уходили, будто капли крови из раны. Григорию казалось, он чувствует их неумолимое течение.

Он начал вынимать бокалы, надеясь, что секретная педаль или рычаг где-нибудь обнаружится. И ведь еще приходилось брать их осторожненько, ставить на пол, стараясь не брякнуть, хотя руки так и чесались хватать, швырять… Вдруг он перестал осторожничать. Да и черт с ним, пусть просыпается хоть вся Венеция, пусть набрасывается на него. Он ведь пришел сюда спасти Троянду от страха, от мучительного умирания, и ему главное – дать знать, что она заперта в узилище. А потом, если не удастся уйти, он ввяжется в такое сражение, что постарается сложить свою буйную голову, только бы не угодить снова в полон. Ничего! В полдень дон Педро снимется с якоря, пусть даже Прокопий искричится, грозясь кинуться за борт или повеситься на рее. Так что хоть за брата он мог быть спокоен.