Петр уже в ноябре 1706 г. предвидел, что Украина рано или поздно может стать театром военных действий. Он ждал до поздней осени 1706 г., что шведское нашествие на Россию начнется непосредственно после вторжения Карла в Польшу, т. е. что шведы пройдут через Литву и Белоруссию, не гоняясь за Августом. Но когда обнаружились намерения Карла покончить с Августом и он вошел в наследственное саксонское курфюршество, то царь написал Меншикову: "А на Украине что делать теперво нашему войску, не знаю, понеже дело инако первернулось, как мы думали". И уже у Петра намечается новая стратегическая задача: занять Литву и отбросить подальше от русских пределов северную группу шведских сил, отбросить к северу, где русские уже чувствуют себя довольно твердо: "Мне кажетца, не хуже б пехоте всей по доброму пути вступить в Литву в удобное место, а часть послать на Левенгоупта (sic. — Е. Т.) знатную, и паки бы загнать его в Лифлянды", где весной, когда можно начать бомбардировку Риги, "також и Левенгоупту будет великая теснота". В тот же день, 4 ноября 1706 г., Петр дает знать и по дипломатической части П. П. Шафирову, что уже нельзя ждать немедленного похода Карла на восток и что наша конница потому только так глубоко «подалась», "что сперва хатели тем ево (sic. — Е. Т.) походу помешку учинить", а теперь все повернулось по другому и "нынече инако будем поступать".[147]
Когда обнаружилось, что Левенгаупт все-таки задерживается в Литве, то у Петра является новая мысль: "где случай позовет, и чтоб ево по времени отрезать от Риги подшитица". Карл XII далеко, и "случай изрядной, что оной (Левенгаупт. — Е. Т.) так далеко и от Риги и от короля зашел".[148]
Но это намерение оказалось неисполнимым.30
В некоторых старых работах совершенно неверно говорится, на основании неточного сообщения в «Журнале» Петра, будто царь получил впервые в декабре 1706 г. «неожиданное» известие о «тайном» заключении мира между королем Августом и Карлом XII.[149]
Мы видели, что Петр узнал об этом уже очень скоро после события, и в декабре 1706 г. ровно ничего «неожиданного» в этой устаревшей новости для царя не было. Если бы у Петра могло остаться какое-нибудь сомнение относительно того, что отныне польская шляхта враждебна не только в тех местах, которые признают королем Станислава Лещинского, но и там, где «можновладство», магнаты стоят на стороне России, то были происшествия, чувствительно напоминавшие об этом царю.