Северная война и шведское нашествие на Россию

Население и более близких и даже далеких от Полтавы деревень предпринимало упорные партизанские вылазки по ночам на аванпосты у шведского лагеря. Убивали постовых, угоняли лошадей и скот. Попадавших в плен крестьян и казаков шведы убивали после долгих, жестоких истязаний.

Больше 4 тыс. человек (4182) гарнизона с комендантом Алексеем Степановичем Келиным во главе защищали Полтаву. Позднейший блеск русской победы в открытом бою 27 июня несколько затмил заслугу защитников города. Их храбрость и стойкость отмечали с хвалой. Петр, как увидим, торжественно их благодарил за подвиг, и все-таки эта, по-своему, поразительная защита как-то отодвинута была и в глазах современников, и в оценке потомства на второй план.

А между тем оборона Полтавы достойна быть высоко отмеченной в летописях славы русского народа. Эта оборона велась общей дружной работой гарнизона и жителей так же точно, как в Веприке и в других местах, которыми желали овладеть шведы на Украине. Разница между Полтавой и Веприком была лишь та, что здесь, в Полтаве, оказалось возможным вооружить около 2600 жителей города. Пушек у них было 28, пороху было мало, и они его экономили. Правда, к счастью, и у шведов тоже пороху было мало. Но укрепления города были не очень надежны, и Карла нельзя упрекнуть в слишком большой самонадеянности, когда, поездив вокруг Полтавы почти в течение двух суток, король и его свита пришли к заключению, что город можно будет взять с налета, первым же приступом.. Слишком уж большое было неравенство в численности вооруженных сил между осажденными и осаждающими. Ведь Полтаву осадила армия, восемь лет почти без перерыва бившая врагов на полях Северной и Центральной Европы, и осадой лично руководил любимый солдатами их прославленный вождь. Но, как всегда, Карл не имел правильного представления о русском народе вообще и о русском солдате в частности и о том, как безнадежно и как нелепо мечтать о "трусости" гарнизона и его сдаче "при первом выстреле". Карл продолжал в это время жить в каком-то путавшем его приближенных сне наяву, упрямо решив раз навсегда презрительно не считаться с народом, землю которого он пришел разорять и завоевывать. Довольно чувствительный урок он получил вскоре после разговора с Гилленкроком. "Жалкая крепость" оказалась под защитой нисколько не "жалких" гарнизона, населения и коменданта.

После того как все апрельские и майские приступы оказались неудачными, Реншильд, готовясь к новым, усиленным штурмам, попытался снова (в восьмой раз!) испытать твердость духа осажденных и предложить сдачу на самых почетных условиях. 2 июня к коменданту Келину явился от шведского фельдмаршала барабанщик, предлагая сдаться на любых условиях, какие сам Келин изберет. При этом предлагалось сделать это "заблаговременно, понеже в приступное время акорд дан не будет, хотя б оного и требовали, но все будут побиты". Ответ коменданта Келина гласил: "Мы уповаем на бога, а что объявляешь, о том мы чрез присланные письма, коих 7 имеем, известны; тако же знаем, что приступов было восемь и из присланных на приступе более 3 тыс. человек при валах полтавских головы положили. И так тщетная ваша похвальба; побить всех не в вашей воле состоит, но в воле божией, потому что всяк оборонять и защищать себя умеет, и с оным ответом барабанщик отпущен"{53}.

В ответ на предложение сдаться комендант Алексей Степанович Келин ответил вылазкой гарнизона, которая, даже по шведским данным, стоила их войску недешево: шведы потеряли до двухсот человек убитыми и ранеными и четыре пушки. А, кроме того, участники вылазки, уходя, уволокли с собой в осажденный город 28 человек пленными. Таков был для осаждающей шведской армии дебют полтавской осады.

За этой большой вылазкой последовали другие, поменьше, происходившие внезапно и очень беспокоившие шведов. Решительное сопротивление осажденных очень озлобляло Карла, и так как "шведский паладин" был на самом деле совершенно чужд сколько-нибудь великодушных, рыцарских чувств к врагу, в особенности, если враг был русский, то это раздражение выразилось в усугубленной жестокости по отношению к пленным. Благочестивый пастор Нордберг с большим удовлетворением и одобрением передает такие поступки Карла, произведшие на этого смиренного служителя алтаря самое отрадное впечатление: однажды поймали четырех человек русских, которых обвинили в том, будто они хотели произвести какой-то поджог; двух из них сожгли живьем, а двум другим отрезали носы и уши и отправили их в этом виде к русскому главнокомандующему графу Шереметеву{54}.