Северная война и шведское нашествие на Россию

С 14 марта 1709 г., когда в Стокгольме было получено письмо от короля, писанное из Ромен еще 10 декабря 1708 г., там ровно ничего не знали ни о короле, ни о всей шведской армии. Слухи ходили (особенно с конца весны 1709 г.) самые разнообразные. Карл разгромил русских и вошел в Москву. Шведы пошли в Воронеж и сожгли русский флот. Шведской армии приходилось бороться с морозами, но она теперь очень бодра и хороша и т. д. и т. д. Смутные и столь же разнохарактерные слухи бродили и по всей Европе. Трезвее всех судили и поэтому беспокойнее всех себя чувствовали англичане. Но в самой Швеции преобладал оптимизм.

И вот в конце августа 1709 г. пришло, наконец, письмо Карла из Очакова к стокгольмскому государственному совету.[603] Письмо было датировано 12 июля 1709 г. (с прибавлением неправильно высчитанной даты: 22 июля вместо 23-го).

Письмо было писано под диктовку Карла. Это и было первое известие о несчастье, полученное в Швеции. Это коротенькое известие не давало, правда, сколько-нибудь ясного понятия о размерах катастрофы, но все же говорило о бегстве короля с немногими провожатыми, о пленении графа Пипера, Гермелина и еще нескольких человек, но ни звука о фельдмаршале Реншильде и всей свите.

Во всех письмах, оставшихся от Карла, в которых он упоминал о Полтаве (а он никакого описания или хоть краткого рассказа о битве не оставил), король неизменно старается преуменьшить значение страшного удара и сознательно скрывает реальные факты и выдумывает то, чего никогда не было. Первым оставшимся от него документальным свидетельством о Полтаве было это официальное послание в Стокгольм в адрес "Комиссии обороны" (шведского правительственного совета), ведавшей делами войны. Карл требует новых рекрутских наборов и создания и пополнения полков.[604] Письмо писано почти тотчас по прибытии в Очаков. После Полтавы прошло всего две недели. И вот что он повествует своим верноподданным: "Прошло значительное время, как мы не имели сведений из Швеции и мы не имели случая послать письма отсюда. В это время обстоятельства здесь были хороши, и все хорошо проходило, так что предполагали в скором времени получить такой большой перевес над врагом, что он будет вынужден согласиться на заключение такого мира, какой от него потребуют. Но вышло благодаря странному и несчастному случаю так, что шведские войска 28-го числа прошлого месяца[605] потерпели потери в полевом сражении. Это произошло не вследствие храбрости или большой численности неприятеля, потому что сначала их постоянно отбрасывали, но место и обстоятельства были настолько выгодны для врагов, а также место было так укреплено, что шведы вследствие этого понесли большие потери. С большим боевым пылом они (шведы. — Е. Т.), несмотря на все преимущества врага, постоянно на него нападали и преследовали его. При этом так случилось, что большая часть пехоты погибла и что конница тоже понесла потери. Во всяком случае эти потери велики. Однако (мы. — Е. Т.) теперь заняты приисканием средств, чтобы неприятель от этого не приобрел никакого перевеса и даже не получил бы ни малейшей выгоды".[606] А поэтому нужно восстановить воинскую силу, "чтобы иметь возможность встретить дальнейшие злые нападения врага". Дальше идут распоряжения военно-административного и технического характера. И кончается этот документ приказом, как можно строже держать русских пленных в Швеции! В этом письме просто поражает лживость от начала до конца, как и в позднейших письмах к сестре. Конечно, Карлу нужно было не только "спасти лицо", но и предварить тот упадок духа, который, как он отлично понимал, непременно охватит Швецию, когда страшные, невиданные размеры полтавского разгрома начнут окончательно выясняться. Но требовалось также все с той же целью показать, что ничего особенно важного не случилось и ничуть он русских не боится, — делать жестокие распоряжения об усилении строгости по отношению к русским пленным, с которыми и без того очень плохо обращались в Швеции, били их смертным боем, морили голодом!

Карл XII всегда в своих письмах повествовал о военном положении, абсолютно не стесняясь фактами. В этом отношении, например, даже довольно хвастливые бюллетени Наполеона, которые возбуждали столько справедливой критики, могут называться образцами суровейшей правдивости.