Северная война и шведское нашествие на Россию

Следует отметить, что шведский историк и собиратель ценнейших, отчасти теперь уже исчезнувших, документов и повествований по истории Карла XII, Фриксель, писавший и собравший свои документы через сто лет после событий, шведский шовинист, русских не любящий и охотно возводящий на них всякую напраслину, но местами старающийся соблюдать «беспристрастие» (по мере сил), говорит об этом тяжком для его патриотического сердца событии, т. е. отвоевании русскими у шведов Ингерманландии, следующее: "Из многих земель и провинций, которые шведы завоевали в свой блестящий период, Ингерманландия оказалась первой землей, которая снова была ими потеряна. И с этого начался ряд великих потерь, вследствие которых с 1702 по 1715 г. от тогдашней шведской монархии при Карле XII и веденной им войне было оторвано больше половины владений Швеции. Царь, действительно, теперь (после занятия Ингрии — Е. Т.) распространил свое владычество до Балтийского моря. Он тем более радовался этой военной удаче, что завоеванная территория первоначально принадлежала России. Таким образом, старая пословица оправдалась:"неправо взятое имущество не приносит добра"".[58] И он тут же без возражений приводит полностью цитату из библии (из первой книги о Маккавеях), ту самую цитату, которая красовалась на большой карте Ингрии, вывешенной на колеснице во время триумфального въезда Петра в Москву: "Мы ни чужой земли не брали, ни господствовали над чужим, но владеем наследием отцов наших, которое враги наши в одно время неправедно присвоили себе. Мы же, улучивши время, опять возвратили себе наследие отцов наших".

Мы видим, таким образом, что занятие Ингрии пошло очень быстро. Ниеншанцем на Неве русские войска овладели 1 мая 1703 г. Через две недели (14 мая) последовала сдача шведами Яма (Ямбурга), а 27-го — сдача Копорья. Фактически вся Ингрия уже в 1703 г. была в руках русских. Но пока Ругодев (или Ругодив, т. е. Нарва) мог тревожить Ямский и Копорский уезды налетами из крепости, русские, конечно, не считали дела в Ингрии окончательно и бесповоротно завершенными. Петр был очень недоволен тем, что ладожский воевода Петр Матвеевич Апраксин (не смешивать с его родным братом, флотским начальником, адмиралом Федором Матвеевичем) не удержал татар и казаков своего отряда от эксцессов и нарушений интересов и спокойствия жителей и грабительских действий. "А что по дороге разорено и вызжено, и то не зело приятно нам", писал П. М. Апраксину царь. Шереметев требовал от П. М. Апраксина, чтобы он обуздал своих конников и удержал их от насилий, "ведаешь, какие люди татары и казаки", — напоминал он ему. Ингрия стала уже русской провинцией, и негоже было обходиться с населением, как с неприятелем.[59]

Овладение крепостями Нарвой, Дерптом (славным отечественным градом Юрьевом, как называл его Петр) и Иван-городом было намечено в качестве основной задачи на 1704 г. Уже в конце января началась подготовка нужной обстановки для успешного выполнения этой задачи. Необходимо было, чтобы Август все же постарался всеми силами задержать в Польше короля Карла с главными силами шведской армии. Царь снова повторяет обещание, данное в договоре с Августом: после победы над шведами, по мирному трактату, отдать Августу Ливонию. Петр старается убедить Августа, что и для него, Августа, очень важно, чтобы поскорее крепости шведов перешли в русские руки, ибо тогда польскому королю не придется "с бесчестьем бежать в Саксонию". Царь напоминает об опасности, висящей над Августом, так как злонамеренные поляки ("бешеные и весьма добра лишеные") могут его "с срамом выгнать и веема престола лишить". И, зная хорошо своего союзника, Петр обещает Августу в случае, "естли по сему исполнит", дать ему "200 000 рублеф (sic. — Е. Т.) …хотя бы и с лишком", но, впрочем, не авансом, а только в будущем, 1705 г.[60]

С этой инструкцией Паткуль, вновь назначенный русский посланник при польском дворе, и отправился в январе 1704 г. к Августу.

А русские приступили к выполнению намеченной на 1704 г. программы.