Северная война

Прозвучало еще множество речей, сказанных на разных языках, с иным напором, но с содержанием – один в один: надо срочно и непреложно – мочить коварных шведских захватчиков, освобождая от них несчастные, жестоко угнетаемые прибалтийские народы…

Петру все это откровененно надоело, он широко зевнул и сильно ущипнул Егора за бедро, мол: «Делай, чего задумал! Чего мне слушать хрень эту, общеизвестную? Спать хочется, однако!»

Егор громко и значимо кашлянул, дождался, когда все остальные собеседники сосредоточат свое внимание только на нем, поднялся, демонстративно медленно выцедил оловянный стаканчик с перцовкой, со стуком поставил пустую тару на стол, ладонью обтер губы, недобрым взглядом оглядел гостей иноземных и – бухнул – голосом диктора Левитана, правда, опять же на немецком языке:

– Прошу внимания всеобщего! Должен сделать наиважнейшее заявление – от лица Высшего Государственного совета российского! Настаиваю на полной и безоговорочной тишине!

Безоговорочную тишину нарушал только короткий и регулярный «ик», это Петра Алексеевича вдруг пробило на икоту легкую…

«Водички бы попил, что ли!» – неприязненно подумал про себя Егор, а вслух уверенно и сердито заявил, резко вынимая из-за правого обшлага камзола три слегка помятых бумажных листа:

– Моей Службой обнаружено несколько документов, содержание которых представляет особый государственный интерес! Более того, речь в них идет о страшном преступлении и даже – о государственной измене! Генерал Карлович, встаньте, пожалуйста!

Карлович – грузный, слегка багровый от выпитого, выронив из своих толстых пальцев серебряную вилку, на зубцы которой был наколот толстый ломоть жирной буженины, медленно привстал со своего венского стула.

– Эта бумага – невинное письмо от управителя вашего лодзевского поместья, – спокойно сообщил Егор. – В ней говорится об урожае овса и пивного хмеля. Рассказывается о выловленных толстых карасях – из специальных искусственных прудов. Но, – он сделал короткую паузу, – в промежутке между этими важными сообщениями, есть текст, написанный симпатическими чернилами. Судя по почерку, это писано рукой высокородного Августа, короля польского, курфюрста саксонского. Цитирую: «Шутка ваша – полностью удалась! Придумка со шведскими сливами – просто великолепна!».

– Что, что такое? – мертвым голосом выдохнул Петр. – Какие это такие – шведские сливы, а? О чем идет речь?

– Мин херц! – почтительно прервал царя Егор. – Давай я уже все им выскажу, а уж потом и ты словечко свое жесткое замолвишь? Договорились? Так вот. Карлович, сядь на место, с тобой уже все ясно… Кавалер Паткуль! Встал уже, худосочный ты наш? Молодцом!

Вот послание от Великого герцога Курляндского, твоего личного и доброго друга. Письмо как письмо: о карточных долгах, о ваших общих бабах… А в конце имеется тайная приписка. Цитирую: «Придумка с вишнями шведскими, право, недурна! Продолжайте в том же духе!»

Петр утробно застонал, скрежеща зубами, Паткуль, не дожидаясь отдельного приглашения, испуганно дрожа всем телом, опустился в свое кресло…

– Теперь встаньте вы, уважаемый посол саксонский, кавалер Кенигсек! – повысил голос Егор, вскипел, теряя терпение: – Вставай, собака тонконогая, пока не пришибли в горячке! Вот и умница, хороший мальчик… Еще одно письмо – все от того же Августа Польского Великолепного… Содержание – и вовсе неважно, сразу перехожу к его тайной части, писанной симпатическими чернилами. Цитирую: «Это очень хорошо, что вы, Кенигсек, приручили эту блудницу кукуйскую. Информация, полученная от нее, воистину бесценна…»

– А-а! – страшно закричал Петр, вскакивая на ноги. – Убивайте их всех троих, ворогов! Убивайте… Пистолет мне! Алексашка, пистолет…

Царь неловко упал на деревянный (слава богу, что не каменный!) пол, забился в несимпатичных судорогах. Ему на помощь тут же кинулись Волков и Бровкин, из боковых ходов и коридоров, видимо, по условному сигналу, поданному Алешкой (или – Василием?), выскочило с десяток вооруженных сотрудников Службы охранной, взяли на мушку троих послов-дипломатов, оперативно – с короткими болезненными «охами» – разоружили и совершенно непочтительно положили на пол их зарубежных денщиков.

Егор – чисто ради личного удовлетворения – звякнул своей шпагой, погоняв пару раз ее лезвие в ножнах, после чего любезно посоветовал полномочным иноземным представителям – все еще пребывающим в полном обалдении:

– Господа мои высокородные, а вы жить-то хотите? Если хотите – так вон отсюда! Из России, в смысле… Расселись по каретам – и к границе незамедлительно, лошадей своих не жалея… Наш Петр Алексеевич, когда гневен бывает, то ему что смерд, что князь, что дипломат иностранный – все без особой разницы. Просто – мяса кусок… Вперед, господа мои, вперед! Форверст – по-вашему, форверст! Особенно это вас касается, прекрасный кавалер Кенигсек! Особенно – вас, красавчик напомаженный…