Северная война

– Как не помнить? – радостно усмехнулся Петр. – Единственный одноногий воевода – на всю Россию-матушку! Что, есть новости от него?

– Есть! А помнишь, государь, того офицера – русского по рождению, что служит в шведской крепости Ниеншанц?[15] По моей просьбе Семка Ростов к Ниеншанцу послал одного шустрого стрельца, переодев его под обычного коробейника – со всякой мелочью, полезной в крестьянском хозяйстве. Стрелец же разговорил – под дело хмельное – местных чухонцев из рыбацких деревенек Коргиссари и Конау, что расположены на островах невского устья, все вызнал про офицерика-предателя. Новгородским он оказался, по прозванию Прохор Погодин. Отец и мать его живы, братья и сестры имеются, жена с детишками. Все они живут отдельным хутором, верст восемь—десять севернее града Новгорода. На те деньги подлые, что зарабатывает Прохор в шведском услужении, семейство Погодиных себе завело целое коровье стадо, мельницу сладили небольшую, пасеку крепкую… Жируют, гады, короче говоря! Так что теперь – сам Бог велел: взять этого Погодина Прохора, да и все это семейство, жадное до денег, в серьезный оборот…

Через неделю царевич Алексей, Гаврюшка – его персональный охранитель, царевна Наталья и Василий Волков (куда же без него?) отбыли обратно на Москву.

– Я, дядя Саша, еще бы задержался в твоей славной Александровке, порыбалил бы разочек-другой… Да вот – навалились дела! – совершенно по-взрослому, доходчиво объяснил Егору царевич. – Договорились мы ранее с мастером Картеном Брандом начать занятия по математическим хитрым наукам с определенного дня. Нехорошо это: слово данное нарушать, опаздывать! Не по-царски…

И двух суток не прошло с того момента, как отбыл на Москву конный поезд царевича Алексея, как в Александровке объявился новый дорогой и желанный гость – Яков Брюс, дружок верный, приятель закадычный.

– Яшка! – заключил Егор друга в свои крепкие объятия. – Как я рад тебе! Сколько же мы не виделись с тобой? Почитай – полгода?

– Да, что-то около того, – холодным и невозмутимым голосом ответил Брюс, неловко отстранился, вежливо поклонился подошедшей Саньке: – Александра Ивановна, мое вам почтение! Как драгоценное здоровье детишек ваших? Не болеют ли? – Не дожидаясь ответов на свои вопросы, монотонно продолжил, глядя куда-то в сторону: – Где сейчас Петр Алексеевич? Баню жаркую решил протопить? Извините, дорогие друзья, но мне надо срочно к государю: незамедлительно доложиться о своем приезде…

Брюс, высоко вздернув голову, украшенную длинным угольно-черным париком, шагая широко и размеренно, удалился в сторону хозяйственных пристроек.

– Что это было? – опешил Егор, вопросительно глядя на жену. – Вернее, кто это был? Яша Брюс, мой лучший друг? Да нет же, не верю! Саня, ущипни меня – чтобы проснуться… Ой, зачем же так сильно?

– Ну извини, милый! – Санька нежно чмокнула его в щеку. – Сам же просил. Да, а с Яковом, определенно, творится что-то не то, словно бы подменили человека… Может, он просто устал с дороги? Ничего, сейчас попарится с вами в жаркой баньке, глядишь и оттает. Саш, я тебе уже и белье собрала чистое, корзинка вон – стоит в сенях. Прихвати ее и иди, пообщайся с другом своим…

Петр очень любил париться в русской бане и – когда было свободное время – сам же баню и протапливал, замачивал веники, заваривал всякие целебные настои из лечебных свежих и сушеных трав.

Вот и в этот раз царь – потный и раскрасневшийся, единолично властвовал на банном пространстве, отогнав в сторонку всех денщиков и охранных сотрудников.

Когда Егор, зажав в ладони ручку плетеной ивовой корзинки – с чистым бельем и толстой льняной простыней-полотенцем, зашел в просторный предбанник, то краем уха услышал обрывок разговора Петра с Брюсом – через приоткрытую дверь в парное отделение, над которой вился серый дым, исчезая в специальном люке, вмонтированном в потолок предбанника.

– Значит, сердечная рана у тебя, Яша? – мягко и понимающе спросил царь. – Потому и хмур так, непохож на самого себя? Прячешься от всех?

– Извини меня, государь! – послышался равнодушный, какой-то неестественный и притворно виноватый голос Брюса. – Получилось вот так! Забыли меня предупредить, что все польские женщины, без исключения, сколь прекрасны – столь же непостоянны и ветрены…

Егор костяшками пальцев постучал по дверному косяку, предупредительно кашлянул пару раз, спросил громко:

– Господа высокородные, я вам не помешаю? Может, у вас тут секретные разговоры?

– Заходи, охранитель, заходи! – добродушно разрешил Петр. – Какие могут быть секреты от тебя? Все равно – разнюхаешь и вызнаешь, коль захочешь…

На одном большом бронзовом гвозде, вбитом в бревенчатую стенку предбанника, висела царская одежда, на другом – дорожный камзол и черный парик Брюса. Егор поставил на широкую скамью свою корзинку, разделся догола, повесил свои вещи на третий гвоздь, через узкую дверную щель проскользнул в парилку.