Северная война

После этого, убедившись, что гонец – в сопровождении двух десятков драгун – отбыл в нужном направлении, к границам с Ливонией, находившейся под шведским протекторатом, царь велел срочно подготовить себе «рабочее место» возле одного из дальних костров: – Доски какие-нибудь ровные положите на толстые березовые чурбаки, да гвоздями приколотите крепко! Бумаги, перьев и чернил – тащите побольше! Два раскладных стула всего? Барабан тогда добавьте полковой, вот и хватит – на троих! Со мной остаются Автоном Головин и дьяк Чердынцев. Все остальные – осторожные и миролюбивые чрезмерно, – гневно покосился на Егора, – пусть скромно, рта не раскрывая, постоят в сторонке…

За последующие шесть с половиной часов эта славная троица родила – совместными усилиями – на белый свет более десяти различных Указов: о выделении финансов на предстоящую весеннюю военную кампанию, о формировании новых тридцати полков – пеших и конных, о срочной закупке в странах европейских дополнительного оружия и боеприпасов, о формировании ополчения дворянского…

Дополнительно к этим Указам были написаны и пространные письма: в Варшаву, Кенигсберг, Копенгаген и Осло, где сообщалось о безоговорочном присоединении России к Северной антишведской коалиции, высказывались настойчивые пожелания – получить в кратчайшие сроки, в соответствии с ранее достигнутыми договоренностями, обещанную финансовую и военную помощь.

– Полковника драгунского незамедлительно позвать ко мне! – одобрительно похлопав по плечу уставшего Чердынцева, велел Петр. – Как тебя – Иван Зарубин? Вот что, друг Ванюша. Доставь, только очень срочно, все эти важные бумаги, – небрежно указал перстом на самодельный стол, – в Москву, князю-кесарю Федору Юрьевичу Ромодановскому – лично в руки. Выполняй, братец мой, выполняй! Время нынче – зело дорого!

Царь резко потряс головой, устало провел ладонью по измятому и осунувшемуся лицу, негромко позвал – неверным и жалобным голосом:

– Алексашка, ты где, сучий потрох? Подойди ко мне, охранитель! – крепко приобнял за плечи, извинительно заглянул в глаза, попросил негромко: – Давай, организуй выпить чего-нибудь. Помянем – на скорую руку – нашего покойного друга Франца Лефорта, да и поплывем дальше…

Последующие шесть суток Петр пребывал в полностью бессознательном состоянии: быстро напивался, почти не закусывая, после чего успешно засыпал, просыпался, снова крепко выпивал, просыпался – выпивал – засыпал…

Василий жалостливо посмотрел на беспрерывно храпящего царя, вздохнул:

– Это у него так, наверное, нервенная реакция проявляется – на смерть герра Франца. Такой безжалостный удар…

– Да уж, удар сильнейший! – согласился Егор и строго велел: – Ладно, хватит на сегодня слюнявой лирики, переходим к серьезному делу! Пусть Алешка Бровкин сегодня ни на шаг не отходит от Петра Алексеевича, охрану царевича Алексея и царевны Натальи распорядится удвоить, а еще лучше – утроить. Князю-кесарю надо обязательно шепнуть на ухо – чтобы тоже берегся. А ты, друг Вася, будь со мной рядом. Еще раз расскажешь подробно: как и что было, посоветуемся, что делать дальше… Кто, кстати, занимается похоронами Лефорта?

– Лев Кириллович – дядя царский, старый князь Борис Голицын да Александра Ивановна, супруга ваша.

– Ну-ну… У герра Франца кто в последнее время ходил в лекарях?

– Карл Жабо, как вы и велели.

– Вот и он пусть подойдет ко мне.

– Да, Александр Данилович! – напоследок вспомнил Волков. – После герра Франца бумаг разных осталось очень много. А одна толстая папка – лично для вас…

К дому Лефорта царская карета подъехала, когда московские колокола уже давно отзвонили к молитве заутренней.

У приметных генеральских ворот покорно застыли, несмотря на раннее утреннее время, несколько шикарных карет, за воротами часто мелькали разноцветные перья, украшающие модные мужские и дамские шляпы.

– Разгони их всех, охранитель! – хмуро попросил Петр. – Хочу с генералом Францем попрощаться без глаз лишних! – Повернувшись к окошку кареты, уточнил: – Вижу лошадок знакомых! Александра-то твоя пусть останется, она же – из наших будет, да и фрау Лефорт также. А остальным всем – вон, не обращая внимания на высокие чины и прошлые заслуги…

Через незапертую калитку в правой створке кованых высоких ворот Егор вошел внутрь двора, приветливо кивнул двум усатым сержантам-преображенцам, тут же вытянувшимся в струнку и отсалютовавшим немецкими ружьями своему полковому командиру, торопясь, взбежал вверх по каменным широким ступеням.

Пройдя внутрь дома через длинные и просторные сени, он отвесил вежливый общий поклон – в сторону кучки знакомых знатных персон, коротко и нежно улыбнулся своей жене Саньке – безумно красивой даже в траурном темном платье, отдельно, очень низко поклонился супруге покойного генерала.

В парадном зале на высоком постаменте, покрытом черной шелковой материей, стоял черный же гроб, над которым, клубясь, поднимался вверх странный голубоватый парок. Рядом с гробом и помостом почтительно замерли восемь офицеров разных полков, со вскинутыми – на правые плечи – обнаженными шпагами.