Северная звезда

– Я говорила ему, что он не прав, что нельзя так поступать с тобой, что это ничем хорошим не кончится… Но он даже не стал меня слушать.

Она печально улыбнулась.

– Он относится к тебе как к неразумному ребенку, который сам не понимает своего счастья. Я ему одно, он мне другое! Мужчины – невозможные создания! Ну ладно, все равно с ним сейчас невозможно разговаривать. Он занят делами и просил не беспокоить. Поешь вот французских блинчиков… Глаша приготовила.

– Мне не нравится креп-сюзет, – огорченно надула губки Мария. – Намешано все вместе – и сироп апельсиновый, и цедра лимонная, и ежевика, и туда еще рому! Да еще миндальное тесто прогорклое!

Тетя Христина лишь всплеснула руками.

После обеда, который подали раньше обычного, они сразу же принялись за сборы – Воронов решил посетить Александринский театр. Нет, он не был завзятым театралом. Михаил Еремеевич вообще мало разбирался в тонкостях сценических искусств.

– Ну что мне с этих визитов и балета, – бурчал он временами. – Если я чего-то не сильно понимаю, так и не понимаю. Медведь сходил в театр и вынес оттуда свои пальто и галоши!

Но ему не хотелось быть похожими на тех старозаветных купцов из газетных фельетонов, что и грамоту знают с трудом, поэтому время от времени вывозил дочку в театры и на концерты с вернисажами.

А вот Мария театр любила – просто обожала.

Она полюбила не только спектакли. Ей нравились театральные коридоры с зеркалами в тусклых золотых рамах, гардеробы с солидными седыми швейцарами, перламутровые бинокли, блеск карет у театрального подъезда.

Девушка время от времени бегала к тете Христине за советом, какие украшения лучше надеть: кораллы, бирюзу в серебре или медальон с аметистами. Сама тетушка, к слову, в театр не собиралась – разыгралась мигрень. Машу это не огорчало – ведь она собиралась поговорить с папой вечером, на обратном пути из театра, и лишние уши для такого разговора ни к чему. В душе её воодушевление боролось с опасениями. А что, если отец все-таки не поддастся на уговоры и не изменит завещания? И хотя она старалась отогнать от себя дурное предчувствие, прежняя самоуверенность покинула ее.

Остаток дня тянулся очень медленно. Мария пребывала в подавленном настроении, к тому же небо затянулось тучами, и стал накрапывать нудный мелкий дождик. Потом почему-то вспоминались жуткие рассказы покойной уже няньки Прохоровны о женщинах, пленённых татарами, житиях святых отшельниц и великомучениц, о разбойниках и ведьмах, о том, как ночами к неутешным вдовам и мечтательным девицам летают огненные змеи…

Пришло время ехать в театр. Отец уже ждал её, облаченный в старомодный черный сюртук с бархатными обшлагами, к которому прилагался белый галстук-бабочка и зеленый атласный жилет с золотым шитьем, поверх которого был накинут клетчатый редингот. Довершал облачение котелок простецкого вида.

Их кучер Гурий, называемый по английской моде грумом, уже второй день страдал от зверской ломоты в спине, и Воронов решил сам править упряжкой. Иногда он себе такое позволял – нарушить сложившиеся приличия. Марии порой казалось, что он делает это даже с удовольствием, поддерживая образ диковатого лихого купчины.

По дороге Михаил Еремеевич, выглядевший непривычно веселым (с ним вообще случались в последние месяцы приступы странного веселья), поведал, как однажды пошел посмотреть оперетту-буфф «Мадам Жюдик» со знаменитой мадемуазель Ривье. Собравшиеся купцы при появлении столь очаровательной дамы устроили овацию и поволокли прямо на сцену корзины с шампанским вперемежку с цветами. В итоге труппа в полном составе, включая примадонну и героя-любовника, напилась в дугу, а полиция во главе со знаменитым приставом Селивановым забрала всех в участок.

Михаил Еремеевич и его дочь расположились в ложе.

В Александринке давали в тот вечер «Кин, или Гений и Беспутство», с самим Первухиным-Горским в главной роли.

Бóльшая часть действа прошла мимо её внимания…

В антракте Мария с отцом прогуливались в театральном фойе вместе с остальной публикой. Она с восхищенным любопытством разглядывала гостей: элегантные кавалеры в идеально пошитых сюртуках и дорогих галстуках сопровождали своих дам, распространявших тонкий аромат парижских духов. Глаза слепил блеск алмазов, сапфиров и жемчуга.

Боковым зрением видела, как останавливаются на ней заинтересованные взгляды не только молодых людей, но и степенных мужчин в черных и серых сюртуках, беспокойных газетчиков в клетчатых пиджаках и, конечно, офицеров, к сожалению, немногочисленных в собрании. Девушка с удовольствием отметила, что на ее долю приходится изрядное число восхищенных женских взглядов. Надо полагать, её новое платье, купленное за двести рублей в магазине Альшванга, украшенное тонкой вышивкой, имело успех.

Раздался звонок, и они вернулись в ложу.

Мария была поглощена своими мыслями и не услышала почти ни слова из того, что говорили актеры…

Когда они вышли из театра, на улице был настоящий ливень. Сквозь потоки дождя тускло мерцали фонари, на мокрой мостовой гулко раздавался стук копыт, скрип колес, звенел смех и гомон театрального разъезда.