Северное сияние

Филип Пулман Северное сияние

                                        …На краю
Пучины дикой, — зыбки, а быть может —
Могилы Мирозданья, где огня
И воздуха, материков, морей,
В помине даже нет, но все они
В правеществе зачаточно кишат,
Смесившись и воюя меж собой,
Пока Творец Всевластный не велит
Им новые миры образовать;
У этой бездны осторожный Враг,
С порога Ада созерцая даль,
Обмысливал свой предстоящий путь…

Джон Мильтон, Потерянный Рай, книга 2 (перевод Арк. Штейнберга).

Глава один. Графин токайского вина

Лира вместе со своим деймоном прокралась через зал, стараясь держаться той стороны, которой не было видно из кухни. Расставленные вдоль зала три стола уже накрыли, серебро и хрусталь сверкали даже в полумраке, длинные скамьи ждали гостей. Из-под сумрачного потолка на неё смотрели портреты бывших Ректоров. Дойдя до помоста, Лира оглянулась на открытую кухонную дверь, и, никого не заметив, шагнула к главному столу, который был накрыт на четырнадцать персон: вместо серебряных приборов — золотые; не дубовые скамьи, а кресла из красного дерева с мягкими бархатными подушками.

Лира остановилась рядом с креслом Ректора и легонько щёлкнула ногтём по самому большому хрустальному бокалу. Чистый звон разнёсся по залу.

— Хватит играть в игры, — прошептал ей деймон. — Уймись.

Деймона звали Пантелеймон, и сейчас он принял обличье тёмно-коричневого мотылька, чтобы стать невидимым в полутьме зала.

— На кухне сейчас дым коромыслом, так что нас никто не услышит, — прошептала в ответ Лира. — А Дворецкий не зайдёт до первого звонка. Не суетись.

Тем не менее, она приложила ладонь к звенящему бокалу, а Пантелеймон устремился в другой конец помоста и скользнул в приоткрытую дверь, ведущую в Комнату Отдыха. Спустя миг он вернулся.

— Всё чисто, никого нет, — сообщил он. — Шевелись.

Согнувшись в три погибели, Лира метнулась в Комнату Отдыха под прикрытием стола, и только там выпрямилась и огляделась. В камине, служившем здесь единственным источником света, полыхало пламя, пожирая поленья, которые вдруг просели, взметнув в дымоход фонтан искр. Большую часть своей жизни Лира провела в Колледже, но раньше ей никогда не доводилось бывать в Комнате Отдыха: здесь разрешалось появляться только Мудрецам и их гостям, — женщин сюда не пускали ни под каким видом. Даже служанок — убирать в Комнате Отдыха было обязанностью Камердинера.

Пантелеймон опустился ей на плечо.

— Ну что, довольна? Давай убираться отсюда! — прошептал он.

— Подожди! Дай хоть оглядеться!

В комнате стоял овальный стол из полированного палисандрового дерева, уставленный всевозможными графинами и стаканами, и серебряная курительная стойка с подставкой для трубок. Рядом на комоде застыла маленькая жаровня и корзинка с маковыми головками.

— Хорошо устроились, а, Пан? — пробормотала Лира.

Она уселась в зелёное кожаное кресло, и едва не утонула, таким глубоким оно оказалось. Лира поджала под себя ноги, расположившись поудобнее, и стала разглядывать портреты на стенах. Опять какие-то Мудрецы, с молчаливым неодобрением смотревшие на неё из своих рам, одетые в мантии, бородатые и мрачные.

— Как ты думаешь, о чём они разговаривают? — спросила Лира, или, точнее, только начала, потому что за дверью прозвучали голоса.

— За кресло — быстро! — прошелестел Пантелеймон. Лира мигом вскочила и спряталась за своим креслом. Надо сказать, это было не лучшее место, так как кресло она выбрала в самом центре комнаты, но теперь оставалось лишь сидеть тише воды ниже травы…

Открылась дверь, и освещение в комнате изменилось: один из вошедших принёс лампу и поставил её на комод. Лире были видны его ноги в тёмно-зелёных штанах и начищенных чёрных ботинках. Слуга.

Затем чей-то низкий голос спросил:

— Лорд Азраил ещё не приехал?

Лира узнала голос Ректора. Затаив дыхание, она наблюдала, как в комнату рысью вбежал деймон слуги (в обличье собаки, которое принимали все деймоны слуг) и бесшумно уселся у его ног, а потом она увидела и ноги Ректора, обутые, как всегда, в чёрные стоптанные башмаки.

— Нет, Ректор, — сказал Камердинер. — Из аэропричала тоже никаких вестей.

— Полагаю, он будет голоден, когда придёт. Проведите его прямо в Зал, хорошо?

— Непременно, Ректор.

— Кстати, вы достали его любимого токайского?

— Да, Ректор. 1898 год, как вы и просили. Насколько я знаю, его светлость к этому вину неравнодушны.

— Хорошо. А теперь оставьте меня.

— Вам нужна лампа, Ректор?

— Да, будьте добры. Загляните сюда во время ужина заправить её, хорошо?