Все происходит точно так же, думал я потом, как с той парой, кружившейся на льду сегодня у гром, он — в широких шароварах, она — в пышной черной юбке. У них в ушах звучала мелодия венского вальса, целый огромный симфонический оркестр, я же слышал лишь скрип льда под их коньками да его монотонный счет. Видел их заведенное и неравномерное кружение, они же — кто знает, где они плыли, в каких небесных сферах летали. Не исключено, что я несколько преувеличиваю, однако, неизвестно, какие марши гремят в ушах у этого человека в белом галстуке с бильярдными шарами в кармане. Я вижу его белый галстук и слышу его бредовые сообщения, а у него задание, он точнейшим образом знает, что делает, потому что держит все нити, явки, связи. И хотя на этот раз он что-то перепутал, тем не менее он оставался винтиком некоей гигантской машины, которая действует целенаправленно и бесперебойно. Ее невидимый двигатель находится где-то в далекой Москве. Одно только не ясно. Какое отношение имею я ко всем этим людям — коммунистам, большевикам, анархистам и троцкистам? Что знаю я о том локомотиве, о том гигантском механизме, сердце которого стучит посреди огромной России? Газеты и сегодня полны вестей из этой страны. Снова в Москве готовятся какие-то процессы. Из Бухареста таинственно исчез советский дипломат. Заочно осужденный советский посланник в Осло находится на пути в Россию. Он получил приказ немедленно вернуться на родину в связи с обвинением в шпионаже, антибольшевистской пропаганде и троцкистском заговоре. Его детей держат в Москве в качестве заложников. Что еще я знаю? Знаю, что где-то устраивают забастовки и стачки, что людей хватают и сажают в тюрьмы, что повсюду в мире происходят события, не всегда объяснимые. Даже в городе, где я хочу обрести покой, где хочу найти успокоение, вдруг кто-то объявляется в моем гостиничном номере. Что еще? Что еще я знаю? «Лекарства, которые мы ему дали, оказали свое воздействие». Так сказал семидесятилетний доктор Плетнев своему коллеге, если не ошибаюсь, Белостоцкому. Белостоцкий же немедленно подал об этом письменный рапорт. В то же самое время бывший шеф ГПУ Ягода признал, что действительно он отдавал приказы об устранении людей и был приказ, касающийся Плетнева. Хотя категорически отрицал свою причастность к устранению бывшего начальника тайной полиции Меньшикова, а также писателя Пешкова. Между тем лекарство, действительно оказавшее свое воздействие, дали Максиму Горькому. Человек — как гордо это звучит!
Кажется, все вокруг, идет кувырком: и то, о чем пишут в газетах, о чем рассказывают мне разные люди, и то, что происходит у меня с Маргаритой. Я больше не появлялся в их доме, мне требовалось время, чтобы пережить и осознать происшедшее. Думал о Самсе, инженере фабрики Гуттера, хозяине виноградников и закрепленных за ним душ, хозяине недвижимости, приносящей доход, думал об их квартире, увешанной восточными коврами, и не мог заставить себя туда пойти. Однако у портье меня ждал розовый с цветочками конверт, в котором оказался листочек со следующим текстом: «Почему мы Вас не видим? Разве мы Вас чем-то обидели? Маргарита Самса». Вот как, значит, обстоят дела, общественная жизнь продолжается. Придется снова идти и слушать россказни о загадочных стуках в ставень, о страшных злодеяниях, совершенных в состоянии гипноза. Значит, все-таки было то, что произошло у нас с Маргаритой.