Северное сияние

У барышни на почте румяные щеки и белоснежные зубы. Но когда она направилась отбить телеграмму, я увидел, что она сильно хромает. Сообщил Ярославу: жду до седьмого, потом решительно отправляюсь назад. Сомневаюсь, чтобы телеграмма его застала, наверное, он уже в дороге. Обиднее всего то, что я сам некоторым образом виноват. Три дня назад брякнул: Marburg a/D [2]. Отлично, ответил Ярослав, первого начинаем, жди меня из Триеста. Затем Загреб, и дальше — на юго-восток. До конца месяца в наших руках полная сеть представительств. Правда, до этого еще далеко, а Ярослав уже на нынешней неделе будет здесь. И все же как глупо, что я сам себя запер в этой провинциальной мышеловке. Ведь мог бы назвать Триест, все равно поезд идет до Триеста, и сейчас дышал бы морским воздухом и ел бы спагетти в каком-нибудь уютном приморском ресторанчике. Так нет же, ляпнул про Марбург-на-Драве, который на самом деле называется Марибор. А назвал его потому, что дома, в нашей кухне, только и было разговоров что о шаре в церкви, о том, как где-то здесь я делал первые шаги в саду и помял какие-то цветы, да о том, как мы здесь ели необыкновенно сочную фасоль. Сада этого поди давно нет, дом наверняка развалился, только грязь да сугробы потемневшего снега возле домов, серые улицы, гостиничный номер и пропавший Ярослав. Правда, шар в церкви я припоминаю, быть может, он где-то есть. Сходил в кино, чтобы немного отвлечься. Поединок героев, захватывающий сюжет, так написано в афише. Пол в кинозале был черным, и мой сосед не переставая шаркал по нему альпинистскими ботинками. Шаркал и шаркал. Я посмотрел на него, но он не перестал. Покоя ему не давала Лил Даговер, необыкновенно красивая актриса, оттого он и шаркал по черному полу. Я приметил нескольких барышень. Вспомнил Аленку. Наверняка думает, что мы с Ярославом уже исколесили весь юг и дел у нас невпроворот. Если бы она только знала, что я сижу в кино и некто в альпинистских ботинках шаркает по полу, оттого что Лил Даговер не дает ему покоя. Купил газету, в Москве опять заваривается какая-то история, снова что-то в связи с Троцким, очередная его группировка. Потом бродил по предместью и искал тот дом. Он должен быть отодвинут с дороги глубоко в сад, а перед ним вроде ивы росли. Не нашел. Все безнадежно безликое, однообразное, и повсюду рычащие собаки. Далась мне эта сочная фасоль, зачем мне все это? Только вымазал в грязи ботинки и брюки. И ведь кроме меня никто не виноват в том, что я назначил встречу именно в этом городе. За обедом ко мне подсел господин. На жилетке красовалась толстая золотая цепочка. Роскошно и вызывающе. Тем не менее я говорил с ним, а что мне остается делать, не месить же и дальше грязь окраин да валяться в постели. Господин был крайне любопытен. Я отвечал сухо и сдержанно. Потом встал и раскланялся. Не могу быть с людьми, не могу оставаться один. Со мною и вправду что-то не в порядке. Может, в последние годы я много работал, может, я вообще разучился отдыхать. Ведь свободное время — это безделье, ничегонеделанье, поэтому и выдумали «неделье» [3]. И выдумано это не для отдыха, а для того, чтобы человек понял, насколько ему нечего делать на этом свете, если он не занят делом, не гонится за деньгой, за проклятой сочной фасолью, из-за которой я и торчу за столом с Пешичем, или как там зовется этот представительный тупица с толстой цепочкой на жилетке. Наконец я обнаружил нечто, что меня еще интересует. В подвале газеты: сенсационная находка парижских антропологов. Молодая женщина, обросшая звериной шерстью. Это уже третья женщина-обезьяна, которую обнаружил знаменитый ученый. Фамилию его я тут же позабыл. Лицо женщины — в пигментных пятнах, а на правой щеке — шерсть. В интеллектуальных кругах Парижа этому явлению уделяют исключительное внимание. Судя по заметке в газете, уровень антропологии еще очень низок, однако факт, скорее всего, не выдуман. Все это весьма интересно, если бы эти олухи репортеры сообщили хоть что-нибудь конкретное: где обнаружена, каковы ее умственные и физические данные, уровень развития и прочее. Их же интересует лишь то, что у нее на щеке торчит клок шерсти. После обеда опять спал, вечером сидел в ресторане, пил вино и слушал музыку. В комнате такая гнетущая атмосфера, что не знаешь, куда деться. Выспавшись днем, ночью постоянно просыпался.