Северное сияние

Совсем стемнело, и Лира видела в окне, как приближаются огни Колби. В тяжелом воздухе сгущался туман, и к тому времени, когда они причалили у Коптильного рынка, очертания всех вещей стали расплывчатыми. Мрак потерял плотность, и жемчужно-серая пелена окутала склады, подъемные краны, деревянные киоски и гранитные многотрубные здания, давшие название рынку, где днем и ночью в ароматном дубовом дыму коптилась рыба. Трубы добавляли густоты промозглому воздуху, и казалось, сама булыжная мостовая испускает приятный запах копченой сельди, макрели и пикши.

Лира в клеенчатой зюйдвестке с большим капюшоном, закрывавшим ее светлые волосы, шла между Фардером Корамом и рулевым. Все три деймона были начеку: заглядывали впереди за углы, озирались, прислушивались, не раздадутся ли где чужие шаги.

Но никого вокруг не было. Граждане Колби сидели по домам и попивали можжевеловую перед гудящими печками. По дороге к доку им не встретилось ни одного прохожего, и первым, кого они увидели, был Тони Коста, охранявший ворота.

— Слава богу, вы здесь, — впустив их, сказал он. — Только что узнали, что убит Джек Верхувен и потоплена его лодка, а о вас ничего не слыхать. Джон Фаа уже на борту, ждет не дождется отплытия.

Судно показалось Лире громадным: рулевая рубка, толстая труба посередине, высокий полубак, толстая грузовая стрела над люком, обтянутым парусиной; желтый свет в иллюминаторах и на мостике, белый на верхушке мачты. На палубе три или четыре человека возились с какими-то предметами, которых она не могла разглядеть.

Она взбежала по деревянным сходням впереди Фардера Корама и возбужденно огляделась. Пантелеймон сделался обезьяной и сразу вскарабкался на грузовую стрелу, но она попросила его спуститься. Фардер Корам позвал их внутрь — или вниз, как говорят на больших судах.

Спустились по лестнице — по трапу — в маленький салон, где Джон Фаа тихо разговаривал с Николасом Рокби, который командовал судном. Джон Фаа ничего не делал второпях. Лира ожидала, что он поздоровается с ней, но он продолжал говорить о приливе и проводке судна и, только закончив, повернулся к вошедшим.

— Добрый вечер, друзья, — сказал он. — Джек Верхувен погиб, бедняга, — вы, наверно, слышали. А его ребят захватили.

— У нас тоже новости, — отозвался Фардер Корам и рассказал об их встрече с летучими духами.

Джон Фаа покачал большой головой, но не стал их упрекать.

— Где теперь это создание? — спросил он. Фардер Корам выложил жестянку на стол. В ней зажужжало так яростно, что она сама поползла по дереву.

— Я слышал об этих заводных дьяволах, но никогда их не видел, — сказал Джон Фаа. — Их нельзя укротить, и остановить нельзя, это я знаю. Нагрузить свинцом и бросить в океан тоже бесполезно, потому что банка проржавеет, этот дьявол выберется и достанет девочку, где бы она ни была. Нет, будем держать его здесь и сохранять бдительность.

Лире, единственной женщине на борту (после долгих размышлений Джон Фаа все-таки решил не брать женщин), предоставили отдельную каюту. Не роскошную, надо сказать: чуть больше чулана, с койкой и круглым окошком — иллюминатором. Она засунула свои немногочисленные пожитки в ящик под койкой и выбежала наверх, к поручням — посмотреть, как исчезает позади Англия. Правда, Англия к этому времени почти уже скрылась в тумане.

Но впечатлений и без этого хватало: вода, бегущая навстречу, движение воздуха, бодрые огни корабля среди мрака, гул судовой машины, запахи соли, рыбы и угольного спирта. В скором времени, когда судно закачалось на волнах Германского океана, к этому добавилось новое ощущение. Лиру позвали перекусить, но тут оказалось, что есть ей совсем не хочется. В конце концов она решила, что лучше всего лечь — хотя бы ради Пантелеймона, который явно чувствовал себя не в своей тарелке.

Так началось ее путешествие на Север.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ БОЛЬВАНГАР

Глава десятая КОНСУЛ И МЕДВЕДЬ

Джон Фаа и остальные вожди решили плыть к Троллезунду, главному порту Лапландии. У ведьм было в городе консульство, а Джон Фаа знал, что без их помощи или хотя бы дружественного нейтралитета выручить детей из плена будет невозможно.

На второй день, когда морская болезнь немного отпустила Лиру, он изложил ей и Фардеру Кораму свою идею. Ярко светило солнце, нос судна разрезал зеленые волны, и они убегали назад в белой пене. На палубе, под ветром, посреди оживленного, искрящегося моря Лиру почти совсем не тошнило; а теперь и Пантелеймон, открывший для себя радости морской жизни, превращался то в чайку, то в качурку и носился над самой водой, чуть не задевая гребни волн. Восторг его сообщился Лире, и некогда уже было предаваться противной неморяцкой хвори.

Джон Фаа, Фардер Корам и еще двое или трое сидели на юте под солнцем и обсуждали, что делать дальше.

— Фардер Корам знает лапландских ведьм, — сказал Джон Фаа. — И если я не ошибаюсь, они ему обязаны.

— Верно, Джон, — сказал Фардер Корам. — Дело было сорок лет назад, но для ведьмы это ничто. Некоторые из них живут во много раз дольше.