Северное сияние ее глаз

Городок, в котором я побывал незадолго до Полярного, запомнился хорошо. Город со странным названием Ковров. Местные шутили: "Мы город ковров", говорили они, "Только ковров здесь никаких нет, одни половики или полотенца". Хотя и ковров тоже хватало. В гостинице, где я остановился днем, ковры лежали повсюду. Когда я ступил на край ярко-красного ковра с бирюзовой окантовкой, мне стало стыдно за то, что мои ботинки в снегу, и я буду оставлять грязные следы. В Коврове ко мне пришли разом три девушки, и каждая поведала свою историю, уверенная в том, что ее жизнь — уникальнейшее явление в природе. Возможно, она была права, но проблемы с парнями, любовью и изменами — скучные проблемы.

А до Коврова я побывал во Владимире. Красивый старинный город, в котором даже пахнет древностью, историей. Во Владимире я не успел записать историю человека, встретившегося мне в ресторане. Он много говорил, а я старался запомнить, чтобы перенести потом на бумагу. Но пока руки не доходили. А его голос — хриплый, треснутый, усталый — я слышу до сих пор.

Он говорил:

"Сатир спел мне песню. Я знал, что произойдет сегодня. О, да.

Завожу автомобиль, предчувствую беду, еду в город, и по дороге разбиваюсь.

Бытовое происшествие. В эту же минуту в мире умирают тысячи людей, еще сотни пропадают без вести, десятки оживают в реанимациях под ударом электрошока, единицы открывают глаза в морге в тот самый момент, когда к их грудной клетке прикасается холодное лезвие скальпеля.

Одна авария на мокрой трассе между городами, на асфальте, который меняли десять лет назад, где каждая выбоина хищно скалится в ночное небо, ожидая очередную жертву. Это я. Жертва.

Я трезв, не курю, мобильный лежит на бардачке. Смотрю на дорогу. Лобовое стекло лопается мгновенно. Я бы назвал это роком или судьбой, хотя многие сказали бы, что в стекло просто попал камень или летучая мышь, которых здесь видимо-невидимо. Но никто не может знать наверняка, потому как за окнами ночь. А ночь — лучший друг темных дел. И девочка, которую я знал, та самая, что пыталась играть с судьбой, уже давно не живет на этом свете, и она не может ничего сказать тоже.

Стекло лопается, осыпая меня мелкими осколками. Звук такой, словно кто-то набрал в пакет воздуха, закрыл его, и со всей силы ударил.

Это только в мыслях каждый из нас знает, что он может контролировать любую ситуацию в жизни. Жизнь же ЗНАЕТ, что контролировать ситуацию может только одна она (какие верные слова, подумал я тогда). А каждый из нас марионетка в руках ситуаций. Нас дергают за ниточки, и мы непроизвольно совершаем глупые, бесполезные, дерганые движения. Ниточки в руках у невидимого слуги Жизни — у Судьбы. У этого черноволосого подонка с челкой на глазах и серебряными кольцами на каждом пальце.

Ниточка дернулась — и я падаю назад, отпуская руль. Машина виляет, резко подается вбок.

Ниточка дернулась — и меня швыряет в сторону, я больно ударяюсь подбородком о боковое стекло. Я в осколках. Мне режет кожу, осколки хрустят на зубах, я чувствую, что они застряли в волосах, в бровях, впиваются в губы и веки, в десны, в язык, в нежные белки глаз.

Дергается еще одна ниточка — и машина слетает с трассы.

Жизнь может позволить себе улыбнуться. Жизнь в очередной раз доказала, сколь она непредсказуемая дама.

Машину крутит так, словно в нее вставили пружину с механических часов, сжали и резко отпустили.

Мгновение, когда не знаешь, где верх, где низ.

Паника и Страх (слуги государевы, подхалимы, марионетки, червяки на кончиках нервов) услужливо стучатся в висках, хотя я знаю, что зайдут они без предупреждения.

Это мгновение растягивается в вечность. Мгновения жизни — вообще эластичные штуки. Лучше презервативов, хоть и не предохраняют от случайностей.

Возможно, машина падает с трехметровой высоты, а, может, мы летим много-много больше. Я не знаю. Я не вижу. В глазах темнота и круги, пылающие, словно огненные кольца в цирке, сквозь которые прыгают тигры.

Стекла со всех сторон лопаются разом. Перегородки и крыша резко и с диким скрежетом вгибаются внутрь, ломая сиденья, выворачивая руль. Все вокруг в одно мгновение тонет в этом неимоверно громком шуме разрушения. Мои барабанные перепонки лопаются одновременно с глазами. Темнота и тишина приходят вместе. И только стук сердца в висках нарастает и нарастает, пока не становится невыносимо громким, не заполняет собой все пространство вокруг. И затем что-то разрывает меня снаружи. Что-то рвет мою плоть, ломает мои кости.

Боль. Это последнее чувство, которое я испытываю, прежде чем умереть.

Потом я представлю, как кусок стекла прошел сквозь шею, отсекая голову, следом — выломавшийся руль с хрустом, раздавшимся в собственных ушах, пробил и поломал ребра, сдавливая легкие. Может быть, на самом деле все было совсем не так.

Я не успел заметить, точнее, уловить тот момент, когда, наконец, боль оборвалась, и пришло что-то совсем другое.

Самое точное определение — пустота, хотя, возможно, я не прав.