Северное сияние (сборник)

Один из таких уроков случился у меня в четвертом классе. Мы изучали состав слова, суффиксы-префиксы, корни-окончания, и для меня было забавной игрой менять их местами, вставлять или изымать буквы, отчего слова обретали новый, порой неожиданный смысл. Так, отломив и перевернув первую половинку слова дождик, я получил жодик, о чем тут же и сообщил, как о замечательном открытии, соседу по парте, добродушному крепышу Кольке Шлыкову. Будучи раза в два крупнее меня, он относился ко мне снисходительно и даже дружелюбно, поскольку регулярно списывал у меня контрольные. Колька и тут было растянул губастый рот в широченной улыбке, но какая-то искра стрельнула вдруг между его припухлыми веками. “Жодик ?” — повторил он. — “Не жодик, а жидик!” — и, ухватив меня двумя пальцами за нос, больно стиснул и стал выворачивать самый кончик. Я ударил его по руке, но Кольку это еще больше раззадорило. Шел урок, я боялся зашуметь, боялся навлечь на Шлыкова учительский гнев, боялся прослыть доносчиком и только молча пытался выкрутиться, вертел головой, а Шлыков, улыбаясь, все крепче стискивал мой нос. От боли, ярости, бессилия из моих глаз бежали слезы. “Жидик...” Словцо это меня отрывало, отгораживало от всех, но вместе с тем придавало мне какую-то особенность...

О наши детские, наши нежные, не успевшие ороговеть сердца! Легкая царапинка оставляет на них рубец на всю жизнь, летучая пушинка может их раздавить, расплющить... Жизнь вразумляла меня многократно — и однако до чего же бездарным я был учеником!.. Когда в десятом классе (шел сорок седьмой год) вокруг меня и моих школьных друзей заварилась весьма крутая каша и все мы перебывали в кабинетах следователей МГБ, я никак не мог взять в толк вопрос, который настойчиво мне задавался:

— Что вас, троих, сближало?..

— Как это — что?.. — удивлялся я. — У меня и моих друзей одинаковые убеждения, взгляды... Разве не ясно?..

— Это какие же такие убеждения? — усмехался капитан, сидевший от меня через стол. — Какие такие взгляды?..

— Как это — какие?.. Мы ненавидим мещанство, приспособленчество... Мы хотим, чтоб каждый человек стал личностью... Мы хотим...

— Так-так... — щурился капитан, пропуская мимо ушей мои слова и заглядывая мне в глаза так, словно надеялся отыскать в кромешной тьме нечто давно ожидаемое. — Ну, а все-таки?.. Почему именно вы — трое? Штейн, Коган и вы — Гуревич?...

Только на миг, на один какой-нибудь миг у меня в голове проблеснула мысль... Которую я тут же прогнал, устыдясь... Не за себя — за капитана стало мне вдруг стыдно, и тут же — за себя, за то, что так глупо, нехорошо мог я подумать о капитане... Человек, который решил бы, что мы выбираем себе друзей... Что мы подружились лишь потому, что мы — все трое — евреи... Что мы отделяем себя от других, не-евреев, и мало того — злоумышляем против них... Такая мысль могла родиться только у расиста, у фашиста, бог знает у кого!.. Но я-то находился в кабинете следователя МГБ, стоящего на страже безопасности советского государства, где все народы и нации равны!..

Не знаю, что нас тогда выручило — то ли слабость улик (искали “подпольную антисоветскую организацию”), то ли иные причины... Как бы там ни было, ученье мое продолжилось. Помню, как на экзамене по литературе (я, разумеется, вопреки всем предостережениям после школы устремился в МГУ) преподаватель, выслушав меня, задал напоследок пару заковыристых вопросов и произнес, вздыхая и глядя мне в лицо долгим взглядом водянистых стариковских глаз: “Вы, конечно, знаете на пятерку, но я должен поставить вам четыре...” Я отвечал на все вопросы с упоением, подстегивало то, что слушал он меня не перебивая, в итоге оценил по достоинству мои знания, упомянув про пятерку... Чего же больше?.. Я был счастлив. Заключительная часть его реплики показалась мне несущественной...

Но и потом, когда я вышел из величавого яично-желтого университетского корпуса на Моховой, держа в руке экзаменационный лист, в котором не хватало как раз одного-единственного балла, чтобы сбылась моя сокровенная, взращенная наивной провинцией мечта, и продолжал размышлять, что же все-таки означает загадочная эта фраза: “Вы, конечно, знаете... Но я должен...” — я отыскивал десятки объяснений, но среди них не было самого простого и естественного... Почему?.. — спросите вы. Да, да, я и сам теперь спрашиваю себя — почему?..