Северное сияние (сборник)

Трудно поверить, но факт есть факт: почти всю огромную страну, где он родился и жил, Александр Наумович изъездил, излетал, исходил — из конца в конец, будь то научные конференции или симпозиумы, дружеские гостевания или туристические маршруты с рюкзаком за плечами. И потому скупые, хитроумно-увертливые газетные сообщения с места событий казались ему вымокшими в крови, а сквозь равнодушную скороговорку радиодикторов слышались ему предсмертные хрипы и стоны. И он больше не мог писать и думать о том, чем отличается стих Северянина от стиха Гумилева, или о том, почему Бальмонт чаще использует мужскую рифму, а Сологуб женскую. То есть нежно любимый Александром Наумовичем “серебряный век” полетел — хотя бы на время — в тартарары. Но начал Александр Наумович, как и положено порядочному ученому, с себя. Так поступали создатели различных вакцин, спасительных для человечества: вначале испытывали их действие на себе.

Отчего, — задумался он вначале, — о Палестине говорят: “наша историческая родина”?.. Ведь слово “родина” обозначает место, где ты родился. А я, да и все мы, родились в России, в Советском Союзе, стало быть это и есть моя, наша родина. Что же до Палестины, то, если уж быть точным, это родина наших предков, причем — отдаленных, и о ней, населенной нашими предками две тысячи лет назад, следует говорить: “родина наших отдаленных предков”. В свою очередь мы, то есть наши еще более отдаленные предки, пришли в эту страну из Египта, отвоевали ее у племен, которые не имеют никакого отношения к нынешним арабам, однако и арабы считают эту землю своей исторической родиной... Но если быть последовательными и посмотреть, где находилась когда-то “историческая родина” у славян и германцев, у болгар и венгров, у хазар и варягов, у норманнов и татар, то придется немедленно заняться возрождением Золотой Орды и Хазарского каганата, империи Петра Великого и Казанского ханства, Московского княжества и Мавританского королевства... Но разве не этим как раз и занимаются те, кто ищет и находит поводы убивать друг друга?.. Люди дают замутить свои головы, разжечь кровь, им кажется, что враг идет на врага , хотя на самом-то деле — брат вдет на брата...

Об этом и была написана книга, по мнению Александра Наумовича столь своевременная и необходимая, что он полагал — ее удастся издать немедленно. И рукопись в самом деле читали, пожимали Александру Наумовичу руку, поздравляли с прекрасной, исполненной гуманнейших мыслей книгой, но издавать?.. С этим не торопились. Ни евреи, ни русские, ни православные, ни католики, ни мусульмане, ни иудеи, ни потомки хазар, ни потомки гуннов, ни в Старом, ни — уже теперь — в Новом свете. Александр Наумович никак не мог взять в толк — почему. И время шло, кровь обагряла планету то здесь, то там, одни люди делали оружие, другие его продавали, третьи пускали в ход, эти ложились в землю, те подсчитывали барыши, а ему было нечем заплатить за издание, и он только тем и занимался, что правил отдельные фразы, переписывал отдельные листочки — эту свою книгу он любил больше всего, что было написано им прежде, так мать особенно горько и нежно любит свое самое невезучее, неудачливое дитя...

16

Он и теперь довольно долго просидел над рукописью, кое-что перечитывая, кое-что переделывая, но при всем этом ни на минуту не забывая о Фреде. И под конец его, как говорится, осенило... Что, если он возьмет кота из госпиталя, не дожидаясь возвращения Фила?.. Это сэкономит кучу денег!.. Правда, при этом понадобится уплатить пятьсот долларов ... Но пятьсот — не тысяча, тем более, что у него еще осталось восемьдесят два доллара, значит, нужно добавить к ним всего четыреста восемнадцать... Эти деньги можно занять... Занять, перехватить... На две-три недели, пока вернется Фил... Слава богу, есть у кого...

Он закрыл голубую папку, завязал тесемки, снова спрятал ее в дорожную сумку, на самое дно. “Все люди — братья”, — крутилось у него в голове, когда он обдумывал, кому позвонить первому. Он решил, что позвонит Регине. Первый и единственный раз обратится к ней с просьбой. Может быть, это даже будет ей приятно. “Я всем вам обязана, всем!.. — сказала она, когда они оказались на кухне — в тот вечер обмывали ее кандидатскую. — И знаете, о чем я мечтаю?.. Чтобы вы когда-нибудь о чем-нибудь меня попросили... Я для вас сделаю все-все!.. А пока нас никто не видит, дайте я вас поцелую!..” И Александр Наумович снял очки и впервые так близко увидел ее глаза — голубые, сияющие, похожие на пронизанные солнцем льдинки...

Регина была способной студенткой, ее диссертацию, посвященную поэзии Мирры Лохвицкой, на ученом совете сочли незаурядным явлением. К тому же она сама писала стихи, одно из них было посвящено ему, Учителю с большой буквы... Он звонил ей в первый день по приезде в Нью-Йорк, она тут же продиктовала свой адрес, взяла с него слово, что он приедет...