Северное Сияние (СИ)

Вот только для того, чтобы пробить ткань миров в мертвый мир, я использовал немалую часть запаса силы крови, которую приобрел в ходе недавнего ритуала. Сейчас я прекрасно это ощущал. И это не было внешним знанием, как полоска бара маны или здоровья в компьютерной игре: энергетический каркас, как и Источник, были естественной частью меня, как и полученный в ходе ритуала запас энергии. Уже более чем наполовину израсходованной.

Блаженно выдохнув, переступая обожженными ступнями по приятно холодившему полу, я осмотрелся. И похвалил себя: очень предусмотрительно задумался о том, чтобы в этот раз телепортироваться на алтарь рода направленно и подготовлено. Жидкость в бассейне алтаря — чистая энергия, сейчас была окрашена в лазурно-голубой. А это значит, что последней алтарный зал посещала Анастасия.

В прошлый раз я приземлился в оранжевую жидкость, созданную Огнем, который мне родной по выбранной стихии в инициации. И тогда я даже залечил все свои раны. Думать, а тем более натурно проверять, что было бы если бы я приземлился в голубую, стихийную энергию Воды, даже более того — Льда, еще более сильного антипода Огня, желания не было совсем.

Периодически морщась и изредка шипя от боли в обожженных ступнях, я проскочил через алтарный зал и направился к выходу. Даже возможная встреча здесь с Еленой Николаевной не пугала меня так, как вероятность наткнуться на владельцев усадьбы в моем нынешнем наряде Адама.

Взбежав по освещенной голубым магическим отсветом лестнице, очень быстро оказался в кабинете папа, Петра Алексеевича. Который, совершенно неожиданно, взирал на меня со стены — глядя с искусно выполненного в полный рост портрета.

— Ух ты, — машинально пробормотал я под его строгим взглядом.

В прошлый раз портрета здесь не было. Или может быть и был — но в минувшие посещения помещения я его не видел, потому что мебель, как и сам портрет, были завешены и накрыты тканью. Сейчас же рабочий кабинет Петра Алексеевича был в гораздо более обжитом состоянии, и явно использовался. И не являлся, как раньше, просто вестибюлем-тамбуром прохода к алтарному залу.

С чего бы такие изменения, интересно? — мельком подумал я, задумчиво осматриваясь по сторонам.

Если честно, то на закрывающую мебель светлую ткань возлагал некоторые надежды — голым бегать по усадьбе совершенно не хочется. Так бы закутался как в тогу, и выглядел бы как сенатор — хоть какая-то одежда до того момента, как доберусь до первого доступного прет-а-порте принтера.

Можно, конечно, сейчас содрать с карниза штору. Но в отличие от простой светлой ткани — закутавшись в которую, можно хоть как-то стать похожим на римского патриция, если содрать с карниза штору и в нее закутаться, то будешь выглядеть не как патриций, а как человек, закутанный в содранную с карниза штору.

Недолго думая, я прошел вдоль стен и вполне быстро обнаружил шкаф с одеждой. Открыв двери, увидел набор мундиров. Все «отцовские», причем разных размеров. Явно память: мундиры гимназиста, воспитанника Пажеского корпуса, на самом видном месте парадный мундир полка синих кирасир с наградами. Поискав немного, выбрал самый неброский (по сравнению с остальными) мундир «Легиона юных разведчиков» — российского скаутского движения. По размерам подошел отлично, и отлично же я себя в нем почувствовал. Да, не зря людей на серьезные допросы голыми приводят — сразу немалая часть уверенности в себе теряется.

Закрыв шкаф, обернулся было к двери — пора искать кого-либо из хозяев. Но хозяева нашли меня сами. Щелкнул замок, и в распахнувшуюся дверь заскочила Анна Николаевна. Княгиня была в черно-красном обтягивающем комбинезоне боевого мага, глаза ее горели пламенным отсветом, а руки окутывало оранжевое сияние подготовленных конструктов. Да, чужое вторжение в алтарный зал Анна Николаевна несомненно почувствовала.

Я открыл было рот предупредить, что пришел с миром, и все как обычно у меня случайно получилось. Но не успел — Анна Николаевна остановилась. Причем замерла она так резко, словно налетела на стеклянную стену. Глаза ее вспыхнули, пламенеющее сияние пропало, а на лице оказалось написано чувство невероятного изумления. И на несколько мгновений мне показалось, что княгиня настолько ошарашена, что вот-вот готова упасть в обморок.

Глава 20

— Анна Николаевна, прошу простить за столь бесцеремонное вторжение, — едва начав говорить, я опустил взгляд, чтобы не стать свидетелем эмоций хозяйки усадьбы. Запомнит ведь.

Княгиня вздрогнула, освобождаясь от морока — я это почувствовал, и попыталась взять себя в руки. У нее получилось не сразу, причем я прекрасно считывал обуревающие ее эмоции. И очень неприятно себя ощущал при этом — так бывает, когда становишься свидетелем чего-то глубоко личного, для чужих глаз не предназначенного. Догадаться о причинах ошеломления княгини труда мне не составило — настолько открыты и искренни были чувства Анны Николаевны, когда она ошибочно увидела во мне Петра Штейнберга.