Северное сияние

Это была ночь лунного затмения (13/V) – оно поразило меня неожиданностью… Я объяснил Сабет, почему Луна, полностью покрытая земной тенью, все же четко виднеется на темном небе (тогда как в новолуние диск не виден) и кажется даже объемней, чем обычно. Не сияющий шар, как всегда, а словно шар, словно мяч, словно угасшее светило, словно огромный оранжевый сгусток остывающей магмы в глубинах вселенной. Не помню, что я говорил в тот час. Сабет тогда впервые поняла (это я помню), что я всерьез принимаю то, что происходит между нами, и поцеловала меня, как никогда прежде. Однако затмение было, пожалуй, тягостным зрелищем – огромный сгусток материи, который плывет, вернее, несется, в пустоте, вызывал зримый образ того, как, земной шар, тоже плывет – вернее, несется – во мраке вселенной. Кажется, я говорил о жизни и смерти в общем виде; и мы оба были взволнованы, потому что еще никогда не видели такого полного затмения Луны, даже я не видел; и впервые у меня возникло тревожное чувство, что девушка, которую я до сих пор считал ребенком, в меня влюблена. Во всяком случае, в ту ночь, когда мы вернулись в гостиницу, простояв на набережной Роны до тех пор, пока не начали дрожать от холода, она сама пришла ко мне в номер.

Он на полуслове провалился в небытие, откуда вернулся часа через три со страшной мыслью: что же я буду делать ночью? Странно, как, оказавшись вырванными из привычной среды обитания, теряем мы какую-то путеводную нить, которая ведет нас по жизни в обычных обстоятельствах. Он проваландался еще полчаса, посмотрел на часы, потом подошел к телефону и набрал свой домашний номер. Гудок, другой, третий – потом Наташкин голос:

– Слушаю.

Ишь, пигалица длинноногая. Слушает она. Раньше она мчалась на телефонные звонки, первая хватала трубку, кричала «але-але». Теперь она уже не торопится и слушает.

– Ну и что же ты там услышала?

– Ага, отыскался. Раньше не мог позвонить? Третий день уже. Мы с мамой волнуемся.

А и правда – почему он не позвонил раньше? С ним случилось что-то необъяснимое. Вырвавшись из привычного быта, он, кажется, забыл, что у него есть немудреная семейная обязанность: докладывать домашним о месте своего нахождения.

Он неумело соврал:

– Замотался – не было времени зайти на переговорную. А в гостинице телефон не работал. Вот только включили. Как вы там?

– Это я еще проверю – может, это ты только что придумал, а сам шляешься там.

– Наташка, как ты разговариваешь с отцом?! – грозным голосом спросил он.

– Мы скучаем, – резко переменив тему, прогнусавила Наташка. – Нет, правда, места себе не находим.

– Ладно, знаю я, как вы там скучаете. Ты лучше расскажи, как у тебя в школе дела.

– Ой, па, какая скукотища это школа. Дай хоть дома о ней забыть. Спроси что поинтереснее.

– Смотри, вырастешь дурочкой. Ладно, хватит болтать, дай маму.

– Нету их, – Наташка, если начинала кривляться, остановиться не могла.

– Тогда запиши мой телефон и запомни:, хоть ты и дуреха и неуч, я тебя очень люблю.

– Ну вот, опять сопли. Ладно уж. Я тебя тоже. Только никому не говори.

Воодушевленный этим тайным признанием, Сергей направился вниз – в столовую-ресторан. Меню не баловало посетителей разнообразием, из недели в неделю предлагая одно и то же – суп гороховый, борщ украинский, лангет, цыпленок табака… «Холестерину, небось…» – подумал Сергей. «Холестерин» был новым словом в его словаре. Куда как более разнообразной была карта вин. И он не удержался – заказал себе рюмочку (только похолоднее!) водки «Русский стандарт», хотя и подумал, что от того русского стандарта, который ценится гурманами, здесь, возможно, остается одно название.