Даже видавших виды маршалов мороз пробрал по спине, когда Наполеон в местечке Сморгони 6 декабря безучастно сказал, что, конечно, им были допущены некоторые ошибки, но теперь об этом говорить поздно, а надо создавать новую армию и тогда победа обязательно достанется великой Франции.
И он умчался в карете в Париж, передав командование неаполитанскому королю Мюрату.
Кутузов спас Россию.
Всю зиму он избегал «лобового», фронтального столкновения с Наполеоном, чтобы сберечь солдат, чтобы добивать противника не ударом «живой силы», а маневром и внезапными вылазками казаков, партизан и вооруженных мужиков. Он знал, что солдаты воюют впроголодь, и приказывал офицерам, просил, уговаривал их любыми мерами добывать продовольствие. А что могли сделать офицеры?..
Во время объездов войск Михаил Илларионович сперва спрашивал не о трофеях, не о том, сколько французов взято в плен, а о том, накормлены ли солдаты. Как-то он без свиты, с казачьим конвоем подъехал к бивуаку лейб-гвардии Измайловского полка. Солдаты вскочили, радостно приветствовали любимого полководца.
— Есть ли хлеб, ребята? — спросил Кутузов.
— Никак нет, ваша светлость!
— А говядина?
— Никак нет, ваша светлость!
— А по чарке водки выдавали?
— Никак нет, ваша светлость!
Сведя круто брови, грозно сморщив обычно добродушное лицо, Михаил Илларионович с угрозой посулил:
— Велю повесить провиантских чиновников! Завтра привезут вам хлеба, мяса, водки.
— Покорнейше благодарим, ваша светлость! — гаркнули гвардейцы.
— Но вот что, братцы, пока вы станете отдыхать да угощаться, злодей-то улепетнет. Значит, придется, братцы, догонять француза и без сухарей и без чарки. Верно?
— Так точно, ваша светлость! — от души прокричали солдаты и проводили фельдмаршала дружным «ура», с любовью и нежностью глядя, как трусил на смирной лошадке тучный, рыхлый старик.
После освобождения Вильно на русской земле не осталось ни единого наполеоновского солдата, исключая пленных. Во всех полках, батареях 21 декабря 1812 года был зачитан приказ Верховного главнокомандующего:
«Храбрые и победоносные войска!
Наконец вы на границах империи. Каждый из вас спаситель Отечества. Россия приветствует вас сим именем. Стремительное преследование неприятеля и необыкновенные труды, поднятые вами в столь быстром походе, изумляют все народы и приносят вам бессмертную славу…»
Кахым приехал в Первый башкирский казачий полк, прочитал перед строем приказ фельдмаршала Кутузова сперва по-русски, затем по-башкирски.
— Князь Кутузов шлет вам, джигиты, величайшую благодарность! — сказал он с седла и поклонился.
Всадники в ответ прокричали «ура» и тоже поклонились, сняв шапки.
Кахым велел мулле Карагошу перевести и записать приказ Кутузова по-башкирски и почаще напоминать джигитам мудрые слова полководца в проповедях при намазе.
В Литве в деревнях и поселках война не бесчинствовала ни летом, ни зимою, амбары ломились там от зерна, в хлевах полно скота и свиней, все мелкие лавчонки открыты и бойко торгуют. Ясно, что джигиты вечерами у костров после обильной трапезы беседовали благодушно, затягивали родные песни.
Кахым ужинал в палатке майора Лачина, присутствовали старшина Буранбай и мулла Карагош.
Подняли тост за Михаила Илларионовича, награжденного только что орденом Георгия первой степени.
— Люблю я фельдмаршала, — растроганно сказал Кахым. — Мудрость. Доброта. И он людей жалеет, а ведь многие генералы смотрят на солдат как на серую скотинку, а на нас как на диких скифов.
— Кто же не любит Михаила Илларионовича, — согласился Лачин. — У костров только и слышишь: «Кутус», «Кутус»… Даже в самые трудные дни, когда французы были в Москве, наши джигиты верили: с Кутусом не пропадем!..
— Кустым, а ты царя Александра видел? — спросил Буранбай.
— Видел. И не раз.
— А какой он из себя?
— Наш царь умный, мягкий, деликатный, — искренне сказал Кахым. Он, как и все молодые офицеры, был очарован галантностью Александра Павловича. — Добрая улыбка вечно сияет на его красивом лице. И ему ведь всего тридцать пять, а выглядит намного старше.
— Еще бы! Когда начал воевать с Наполеоном, — заметил Лачин, — подряд неудачи. Только теперь пришла победа.
Все согласились с ним.
— Нам, башкирам, так нужен добрый царь, — сказал Буранбай. — Закончится война, и он вернет башкирам былые вольности, сдержит свое обещание.
— На всех намазах возношу молитвы о здравии царя, — поддержал мулла Карагош.
— И в проповедях прославляй царя и фельдмаршала Кутузова, — попросил Кахым.
Перед отъездом из полка он взял домбру и спел с волнением песню: