Северные амуры

— Согласен с тобою, кода! А в Коране велено соединять разные роды, чтобы плодить богатырское потомство! А наши предки? Сватали сыну невесту из самого-самого дальнего, за сотню верст, аула.

Глубокомысленный разговор не помешал сватам опустошить весь самовар. Пока кипятили заново, Ильмурза, как и подобает благовоспитанному гостю, опрокинул чашку вверх дном, а на донышко положил уцелевший кусочек сахару.

Таков незыблемый церемониал чаепития.

Принесли кипящий, бурлящий самовар.

Хозяин с укором показал гостю на опрокинутую чашку:

— Кода, кода, не рано ли?

— Напился досыта, спасибо, сватушка, спасибо!

— Кто же из башкир так мало пьет чаю? Как воробышек!.. И сахар вон остался. Ну одну-то чашку осилишь!

— Исключительно из уважения, сватушка! — Ильмурза положил в рот сахар и протянул хозяину перевернутую чашку.

Снова начались увлекательные разговоры, и гость уже не сопротивлялся и безмолвно протягивал Бурангулу очередную пустую чашку, а тот подставлял ее под кран.

Раскинувшись на подушках, Ильмурза сопел, потел, глотал душистый напиток и полотенцем вытирал шею и голову.

Служка унес на кухню и второй, до капельки выпитый сватами самовар.

Привычная Ильмурзе и Бурангулу игра продолжалась.

На этот раз гость спрятал чашку под полу своего нарядного бешмета.

Едва на праздничной скатерти появился третий, исходивший паром самовар, хозяин возобновил натиск:

— Кода, кода, еще одну!.. Мы еще и свах не поминали по-доброму, по-родственному!

— Не могу, кода, спасибо! Рахмат!

— Всего одну чашечку!

— Места в брюхе не осталось.

— Чай, известно, выходит потом!..

— Потому и полотенце хоть выжимай! — хихикнул Ильмурза.

— Значит, изрядно вспотел и место освободилось еще для одной чашечки!

— Совестно так упиваться.

— И совсем не совестно! Когда мы еще вот так посидим у самовара с душевными разговорами?

— И верно, жизнь проходит в суете, в хлопотах, в служебных делах! — завел Ильмурза.

— Вот видишь!

— Но только последнюю, кода!

— Ладно уж, последнюю!

Когда служка унес и третий самовар, ставший удивительно легким, сваты совершили приятное путешествие в дальний угол двора, а затем умылись, почистились, и в темных бешметах отправились к вечернему намазу.

21

Через неделю после заключения калыма начальник кантона пригласил к себе друзей, родственников и муллу оренбургской катайской мечети[21]. Усадив их на нары, застеленные паласами, вокруг парадной скатерти, он начал осторожно:

— Собрал вас, почтенные, чтобы сообщить важную новость.

Гости насторожились, а мулла, восседавший на самых мягких подушках и на самом почетном месте, возгласил:

— Заранее благословляю на святое дело, ибо ты, господин, замыслить неправедное дело не способен.

Бурангул поклонился мулле за столь лестные слова и продолжал:

— Моя любимая дочь Сафия, которую я лелеял и холил, вошла в брачную пору. Я отдаю ее достойному джигиту. Мы уже пили со сватом обручальный чай и договорились о калыме. Послезавтра милости прошу ко мне в дом на исяп кабул[22].

Собравшиеся радостно откликнулись:

— В добрый час!

— Из какого рода жених?

— Да сбудутся твои желания, хозяин!

А мулла благостно сказал:

— Всевышний благословит молодых счастьем, богатством, многочадием!

Теперь надо было рассказать о женихе, о его родителях, и Бурангул отважно пустился в пространные объяснения, чтобы хоть как-то оправдать, что отдает дочь в семью старшины юрта:

— Родители жениха из тамьянского рода. Отец его Ильмурза воевал против Турции вместе с князем Волконским и пользуется доныне его благоволением. Ильмурза-агай — богат. Зауряд-хорунжий!

За всех ответил мулла, а гости согласно кивали и улыбались в бороды:

— Мы видим с глубоким удовлетворением, что отец твоего жениха — добронравный правоверный. Нет сомнения, что он воспитал сына в строгих правилах веры и добродетели.

Бурангул после этого расхрабрился и продолжал пылко:

— С женихом Кахымом дружит молодой князь Волконский, он ездил с Кахымом в деревню и останавливался в доме Ильмурзы, старшины юрта…

«Удачно я вставил старшину, — и заметно, и незаметно!» — похвалил себя Бурангул и добавил самое существенное, прибереженное им напоследок:

— Именно по совету молодого князя их сиятельство генерал-губернатор посылает осенью Кахыма в Петербург, в военную академию.

Это сообщение, как и ожидал Бурангул, вызвало одобрительный гул:

— И мы не опозоримся перед таким сватом и таким женихом!

А родственники заверили:

— Да-да, и мы не ударим лицом в грязь!

Получив благословение муллы и утверждение высокого совета, Бурангул тотчас послал в аул верхового гонца с приглашением свата, сватьи и жениха на исяп кабул.

Ильмурза поблагодарил за честь и отправил со своим работником необъезженную раскормленную молодую кобылицу для забоя, но не в подарок, а в счет калыма.

Выехали в Оренбург затемно, чтобы не устраивать большого привала в пути.

В переднем тарантасе восседал один Ильмурза, глава семьи, старшина юрта, офицер, на козлах — личный кучер, Азамат наведывался к крыльцу, но его напоминание отвергли, тройка — звери, под дугою — колокольцы хрустального звона.