Северные амуры

Через мгновение в доме зазвенели звонки, забегали слуги, послышались увесистые пощечины, которыми щедро награждали лакеев и горничных губернатор и губернаторша.

И вскоре на крыльцо выскочил, застегивая последние золоченые пуговицы мундира, Наврозов.

— Ваше сиятельство, простите, Христа ради, не знал… Не готовился к торжественной встрече! Прислали бы эстафету.

— И слава богу, что не знал, — грубовато остановил его князь. — Я тут по делу. Скажите, голубчик, где мне остановиться. Нет-нет, только не в вашем доме, не люблю никого беспокоить, мне нужен отдельный уголок… И распорядитесь устроить казаков, накормить, и даже с чаркой водки…

Русские казаки, заслышав о водке, распушили по бороде улыбки, а башкиры стыдливо отвернулись: Аллах запрещал им употреблять хмельное…

— Да пришлите ко мне начальника Седьмого кантона, — добавил князь.

Весть о прибытии военного генерал-губернатора Оренбургского края, крестного отца царя Александра, князя Волконского облетела город почти мгновенно. Чиновники, служилые дворяне, военные переполошились. На обычно безлюдные улицы высыпали горожане, взад-вперед летели пролетки.

— Волконский — да вы подумайте! — Волконский посетил нашу Уфу!

— Нам выпало счастье узреть князя!

— А по какому делу приехал?

— Должно быть, по доносу на Наврозова!..

Но Волконский в правление гражданского губернатора не вникал, а инспектировал маршевую роту, уходящую на формирование в полк Казанского ополчения, провел боевые учения башкирских джигитов. И русские солдаты-новобранцы, и башкирские всадники ему понравились. Разумеется, он отметил некоторые упущения в распорядке службы, в обмундировании, но не гневался и разговаривал с офицерами с привычной, впитавшейся в кровь властностью, но спокойно.

Во время разъездов по городу князя радушно приветствовали толпы жителей, и Волконский небрежно отвечал слабым мановением дрожащей старческой руки — он не любил таких манифестаций.

Его восхитила живописностью Старая Уфа — за небольшой речушкой Сутолокой, впадавшей в Агидель, пышно красовались стены и церкви женского монастыря, взбирались в гору узенькие улочки с деревянными домиками в зеленом изобилии садов.

В Дворянском собрании князь принял уфимское дворянство. На крыльце супруга Наврозова поднесла ему на чеканном блюде хлеб-соль. Волконский перекрестился, поцеловал каравай, прикоснулся вялыми серыми губами к щеке вспыхнувшей от удовольствия губернаторши.

На хорах огромного зала оркестр грянул торжественную «Встречу», но и тут Волконский, нарушая этикет, отмахнулся небрежно, прошагал вперед, обернулся к собравшимся и сказал отрывисто:

— Господа дворяне, сейчас не время разговаривать долго и утомительно. Наше Отечество в опасности. Надо действовать, действовать решительно!..

Этим речь его и завершилась. Уфимцы были и разочарованы, и обижены.

Здесь же, в кабинете, состоялась беседа Волконского с губернатором.

— Не вижу вашей помощи Седьмому кантону, — без предисловия заявил князь.

Наврозов попытался выкрутиться и с покорным видом развел руками:

— Ваше сиятельство, у гражданского губернатора полномочия, как вы знаете, ограничены. Занимаюсь лишь сугубо штатскими делами. И вообще наше административное право запутано до невероятия!.. Башкирские казаки непосредственно подчинены вашему сиятельству как оренбургскому военному генерал-губернатору. И посему я, — он беспомощно вздохнул, — Седьмого башкирского кантона не касаюсь.

— Это все пустые отговорки, — оборвал его князь. — Война идет, кровопролитная война, а вы здесь живете спокойно.

— Уфимцы, ваше сиятельство, собрали на нужды войны около пятидесяти тысяч рублей, — выложил козырь Наврозов.

— Сумма, конечно, порядочная, но ведь эти деньги помещики содрали с крепостных мужиков! И вы об этом отлично осведомлены. Так что извольте-ка, ваше превосходительство, потрясти теперь уфимских дворян и купцов-толстосумов.

— Слушаю, слушаю, — поддакивал Наврозов, и вдруг его осенило, и он храбро сказал: — В тот день, когда был получен высочайший манифест о вторжении полчищ Наполеона, майор Жмакин заверил уфимцев, что жизни не пожалеет ради победы, и дал вольную тринадцати своим крепостным, а их у него всего-то тридцать восемь… Мелкопоместный! — виновато понизил голос губернатор. — И выложил триста рублей!

— Хвалю! А где остальные уфимские дворяне?

— Гм!..

— Вот я вам, ваше превосходительство, и толкую, что и вы лично, и дворяне решили отсидеться в затишке! — раздраженно произнес князь.

— Ваше сиятельство!..

— Да что «ваше сиятельство»! Повторяю, извольте шевелиться проворнее.