Северные крестоносцы. Русь в борьбе за сферы влияния в Восточной Прибалтике XII–XIII вв. Том 2

2. Высказывалось мнение, что Андрей чуть ли не сформировал антимонгольский альянс среди суздальских князей. Отправной точкой этого видят его брак с дочерью Даниила Романовича, активно вовлеченного позднее в войну с монголами. Однако для Даниила поводом к войне послужило нападение Куремсы в конце 1252 г., а развязал он ее лишь в 1254 г. Нападение же Неврюя относится к лету 1252 г. — на Борисов день (24 июля). И бежит Андрей вовсе не к Даниилу, а в Прибалтику и в Швецию. Все это слабо напоминает запланированные действия. Да и не Даниил выступает инициатором конфликта с Востоком, а опять же сам Андрей. Насколько случайным его союзником был Ярослав Ярославич — судить сложно.

3. Нигде в летописи нет намека на то, что к конфликту Андрея с монголами причастен Александр. В Житии, которое писалось современником, хотя и агиографом, специально отмечено, что «разгневася царь Батый на брата меншаго Андрея и посла воеводу своего Неврюня повоевати землю Суждальскую», а «по пленении же Неврюневе князь великыи Александръ церкви въздвигну, грады исполни, люди распуженыа събра в домы своя»[142]. Уж слишком лицемерно выглядела бы забота Александра о суздальцах, если бы он сам был инициатором Неврюева похода. В летописи говорится, что встречали его возвращение из Орды с радостью и всем миром. Сложно представить здесь подвох.

Справедливости ради следует признать, что конфликт между Андреем и Александром все же был — по крайней мере, в глазах Андрея. Из-под Переяславля князь бежал не куда-нибудь, а в земли старшего брата (в Новгород, в Псков) — причем пытался в них вокняжиться, а потом отправился к его давнему врагу Биргеру, лишь недавно отвоевавшему земли тавастов (еми). Андрей мог винить брата в пассивности в период его столкновения с Неврюем — ведь в это время Александр и в самом деле находился у монголов.

* * *

В целом следует признать, что наиболее достоверной нам представляется версия событий в изложении А. А. Горского. Нет никакой необходимости «обвинять Александра в недостаточной верности православию или в предательстве своих братьев» — князь Александр Ярославич был и оставался «расчетливым, но не беспринципным политиком»[143].

Скорее всего, в 1252 г. в Орду были приглашены оба брата. Возможно, их поездка была связана с утверждением нового великого хана Менгу (Мунке), которому надо было изъявить покорность. Однако Андрей не поехал. Подобное «хулиганство» нередко сходило с рук князьям в 1240-е гг., но теперь было другое время: Батый не стал терпеть и, вероятно, не стал слушать оправданий Александра. Андрей был жестоко наказан и лишен власти. Александру ничего не оставалось, как сменить брата, — ведь он был Киевским князем и верховным правителем в Русской земле.

Печать Ливонского магистра, 1260 г. (Goetze, 1854. Taf. II, № 9)

§ 3. Поход на Псков архиепископа Альберта, 1253 г

Можно согласиться с теми, кто считает политику Андрея, которую тот пытался реализовать в 1252 г., действительной альтернативой линии на сближение с Ордой, проводником которой стал Александр[144]. Однако история показала, что эта альтернатива была мнимой; ее проведение столкнулось с непреодолимым в то время сопротивлением монголов. Включение в великую континентальную империю предоставляло несравненно больше возможностей, нежели волна кровопролития, которая должна была подвести Русь к попытке положиться на зыбкую основу обещаний помощи из Латинской Европы. В Галиции, погрузившейся в 1250-е гг. в войну с монголами, тактика сближения с Западом привела к потере национально-государственной идентичности и поглощению страны соседями, менее затронутыми войной с кочевниками. С другой стороны, политические мероприятия Александра и трансляция в Орду русских культурно-конфессиональных элементов могли привести к адаптации кочевников, этническому преобразованию их правящего класса. В итоге это и случилось: из числа высших имперских чиновников быстро исчезли монголы; язык деловой переписки почти сразу был заменен на уйгурский; поддержка со стороны покоренных народов была всегда важна монгольским правителям, которые искали и нашли опору в русских князьях Северо-Востока. Старший сын Батыя Сартак, фактически управлявший западным улусом в начале 1250-х гг., по некоторым предположениям, был не только христианином, но и православным. Уже к 1261 г. в столице Золотой Орды Сарае существовала православная епархия[145]. Многое указывало, что после ухода поколения монголов-завоевателей придет время культурной экспансии Руси на Восток, экспансии способной перевести небольшое Владимирское княжество в статус континентальной сверхдержавы.