«Чтобы получать доход, отец начал сдавать комнаты, и вскоре наш дом стал напоминать „Ноев ковчег“ – так много в нем жило народу, – вспоминает Дина Давидовна Кац. – Семейная чета Чулицких даже сделала попытку открыть в доме кафе, но желающих посетить его оказалось мало, и заведение просуществовало недолго и вскоре закрылось. Если в Чулицкой видна была „дворянская косточка“, то все остальные жильцы в основном оказались простыми людьми из деревни. Некоторые на рубеже 1920–1930-х годов перебирались в город, чтобы избежать раскулачивания. Один из постояльцев привел с собой из деревни коня, арендовал для его содержания конюшню и занимался грузовым извозом. Больше двадцати человек обитало в ту пору в нашем доме. Для жилья использовалось буквально любое свободное место. Дворницкую заселила большая семья, приехавшая из деревни, а гостиную пришлось поделить на две части, и каждую из них заняла семья из трех человек».
По словам Дины Давидовны, как ни странно может сегодня показаться, но отношения между жильцами складывались добрые, хотя, конечно, «коммунальные» стычки и ссоры изредка случалась. Дети росли вместе. Праздники нередко отмечались сообща, группами семей.
«Большим событием для Удельной 1930-х годов стала постройка бани на Ярославском проспекте, ставшей одним из центров жизни местных обитателей, – вспоминает об удельнинской жизни предвоенной поры Дина Давидовна Кац. – По тем временам эта баня соответствовала всем современным требованиям». Уточним, что баню на Ярославском проспекте (дом № 16) построили в 1937–1939 годах по проекту архитекторов А.И. Гегелло, Н.И. Зимичева и М.М. Абросимова.
По словам Д.Д. Кац, в 1930-х годах культурно-бытовым центром Удельной считался также Скобелевский проспект. «Здесь находились магазины, а также кинотеатр „Уран“ – единственный в ту пору кинотеатр на всю Удельную. А в доме № 10 по Костромскому проспекту долгое время жил известный многим удельнинцам детский врач Княжецкий. Это был тип чеховского интеллигента. Недалеко от нашего дома, за полотном железной дороги, в Удельном парке, стоял деревянный домик лесника. Он держал корову, и мы до войны брали у него молоко».
В тяжелые месяцы блокады жителям Удельной пришлось сполна пережить горе и лишения, выпавшие на долю всех ленинградцев. «Мы жили на Большой Осиповской улице (ныне Дрезденская улица), дома все были деревянные, – вспоминает удельнинский старожил Антонина Степановна Качанова. – Около дома выкопали бомбоубежище, но с холодами в него не ходили… Осенью собирали желуди, позднее – из-под снега – оставшиеся капустные листья на огородах в Коломягах, которые заквасили на щи. Их хватило до Нового года. В памяти остались ужасные бомбежки и стрельба из наших зениток, грохот стоял ужасный, спать было невозможно. В Сосновском лесопарке вырубили часть леса и сделали военный аэродром. В нашем дворе почти месяц стояли солдаты с полевыми кухнями, нам давали оставшуюся кашу.
…Я с отцом ходила пилить дрова за 200 г хлеба, но потом папа очень ослаб, и 7 января, в день своего рождения, умер. Мы положили его в гроб, который он заранее сколотил из оставшихся досок, и отвезли на санках на кладбище в Шувалово, где за рытье могилы надо было отдать 400 г хлеба…Через несколько дней слегла от голода бабушка… А в марте она умерла. Я зашила ее в простыню, чтобы отправить на сборный пункт для захоронения на Пискаревском кладбище, но дворники тоже просили за это 400 г хлеба, мы не смогли отдать свою норму, и бабушка лежала у нас на кухне целый месяц, крысы обгрызли у нее все лицо. Крысы не давали покоя, по ночам шарили по дому, ели все кожаные вещи, даже съели мой кошелек, который был в кармане жакета».