Во время подготовки к празднованию 300-летия Петербурга возникло предложение построить на Поклонной горе, на участке пересечения проспектов Энгельса и Мориса Тореза, часовню во имя иконы Федоровской Божией Матери – небесной покровительницы и защитницы русских государей Дома Романовых. Целесообразность сооружения часовни обосновывалась необходимостью «отдания памяти всем русским людям за веру, царя и Отечество пострадавшим, и памяти всем жителям 900-дневной блокады города Ленинграда». С инициативой строительства часовни выступил региональный общественный фонд «Офицерское собрание». Проект поддержали петербургская патриархия, Комитет по подготовке и проведению празднования 300-летия Петербурга, Территориальное управление Выборгского района, однако осуществить его не удалось.
НОВО-ПАРГОЛОВСКАЯ НЕМЕЦКАЯ КОЛОНИЯ
Если названия таких городских предместий, как Лесной, Гражданка, Удельная, Ручьи, сохранились в нынешней петербургской топонимике, перейдя на возникшие на их месте новые районы, то Ново-Парголовской колонии в этом отношении совершенно не повезло. Она пропала бесследно, оказавшись не только стертой с лица земли, но и лишенной какого бы то ни было напоминания о себе. О ее существовании знают сегодня лишь немногие старожилы да краеведы – знатоки северных окрестностей.
Располагалась Ново-Парголовская колония на 13 версте от Петербурга, напротив Озерков. Еще точнее – по восточной стороне Выборгского шоссе, от Поклонной горы до Дороги на Бугры, проходившей примерно по трассе нынешней улицы Хо Ши Мина. Ныне на ее месте расположены жилые дома (в том числе элитные комплексы с претенциозным названием «Город солнца»), гигантские супермаркеты «О’Кей», «Лента» и «Космополис».
Ново-Парголовская колония являлась одним из многочисленных немецких поселений в окрестностях Петербурга. Основали ее в 1868 году на землях графов Шуваловых переселенцы из старейшей близ Петербурга Ново-Саратовской немецкой колонии. К концу XIX века она занимала важнейшее место в системе северных пригородов столицы – как один из основных поставщиков продовольствия для населения этих предместий.
Как отмечал репортер «Петербургского листка» в июне 1898 года, Ново-Парголовская немецкая колония «давно уже зарекомендовала себя с наилучшей стороны, как в отношении рационального ведения хозяйства, так и в отношении чистоты и порядка. Трезвые колонисты из песчаных угодий сумели сделать плодоносные нивы и луга, далеко оставив за собой своих соседей, – парголовских крестьян.
Дачники с удовольствием поселяются в тихой, мирной колонии и, нужно сознаться, никогда не эксплуатируются дачевладельцами. Правда, здесь царит невообразимая скука, но она в достаточной мере искупается прелестями сельской жизни. Впрочем, желая своим съемщикам доставить удовольствие, колонисты, как мы слышали, устраивают огромную площадку для игры в лаун-теннис, поло и крокет».
«Немцы – Финки, Рихтеры, Кили – занимались сельским хозяйством, – вспоминал парголовский старожил Сергей Глазов. – Говорили жители колонии по-немецки. Учились в своей немецкой школе. Было в колонии два духовых оркестра, которые играли на свадьбах и похоронах. Женились и выходили замуж только за немцев из других колоний. Народ это был работящий, трезвый, сознательный».
Соседние русские жители совершенно беззлобно называли немецких колонистов «чухнами», как и живших рядом финнов. Колония славилась картофелем, молочными продуктами и овощами. В 1905 году в ней числилось 46 коров, 90 свиней и 175 кур. Занимались также колонисты садоводством, разводили клубнику. Кроме того, источниками их доходов служили: гужевой промысел – немцы содержали лошадей, на которых вывозили на свои поля нечистоты из городских выгребных ям; кузнечные работы; сдача внаем квартир разнорабочим и домиков под дачи горожанам.
Известно, что соседнее Парголово в летнее время считалось, как писали современники, «излюбленной летней колонией» петербургских немцев – сюда очень любили приезжать на отдых столичные немцы. По всей видимости, соседство Ново-Парголовской колонии играло в этом немалую роль.
«В Парголово и его окрестностях очень много немцев, – писал журналист В.О. Михневич в своих очерках „Петербургское лето“ (1887). – О своем национальном преобладании здесь они дают знать уже на невских пароходах и в железнодорожных поездах, через каждый час туда и обратно транспортирующих дачников финляндского тракта. Всюду во множестве попадаются сытые, цветущие физиономии тевтонского покроя, воинственно-задорные усы а la Бисмарк и растопыренные усы а la Барбарусса; непрерывно, со всех сторон, слышится громкая, как у себя дома, немецкая речь и покрывает собою все другие местные языки. Мы, русские, не умеем разговаривать, угрюмые финны молчат с таким видом, как будто еще до сих пор не выучились говорить; зато немцы чрезвычайно общительны между собой и болтливы…»