Северные сказки. Книга 1

И этот розбойник и роздумался. Ён сам с собой и думаэт: «Это, видно, стало наша сестра есь, наш зять, мы зятя погубили». И стало ему жалко. Выстал туды, гди оны спят, молодчи-то розбойники, выстал и заплакал. «Ставайте, — говорит, — мои братья». И оны выстали. Ну этот и скажет: «Ну, — говорит, — братья, мы, — говорит, — свою сестру обызъянили, обещестили и зятя-то мы свого в воду бросили». Схватились, што худо сделали. Ну, оны вси пришли деветь братьев к сестры, с сестрой сделали здоровье и стали у ней прощаться, и плачут и, прощаютця, и в ноги кланяютця оны; што «Прости нас, што мы худо сделали». Ну тут и вси выстали; лодья была не порозня, полна припасов. Оны от этых розбойников вышли вон, а на лодью сели и сестру на лодью взяли (деветь братьев, а десята сестра). Оны и поехали на свою сторону, гди отец да мать. Приехали к родителям, а родители такии уж стареньки стали. Ну ёны тут трицять три лета ходили воровали, к родителям не являлись, так и было время состаритця. И вот топерь оны у родителей живут, да ни один не женился, а эта сестра пекёт да варит на их, братьев, кормит, да с има живёт, а родители померли — пришли дити похоронить их.

98 Мать убийца [50]

Мать с сыном жила. Ну и жила мать с сыном, и ходили ёны всё в церьков Богу молитьця. И там было три дивици, всё дивици ходили в церьков. Мать и отци никуды не спускали дочерей, а в церьков только спускали. Ну и так пришли в черьковь опеть, и одна сестра как-то ладила сказать: «Господи Боже!» (а там-то ей мужик этот и приглянулся ей, што женщина ходит с сыном); ладила сказать: «Господи Боже!», а попала сказать: «Васильюшко, подвинься сюды». И Васильюшко подвинулся, взял ю за белы руки и вывел ю в другую черьков, и попа попросил, повеньцялся с этой девицей. А это матери, сыновнёй-то матки, не любо стало, што не спросил у матери и взял ю. Оны в черьквы виньцяютця. Она с черьквы да домой и опеть пошла им стрету (стритить их) и взяла во праву руку водки, зелена вина, взяла во праву руку, во леву руку взяла простой водки. Ну оны идут оттуль, а мать им стрету пришла и Василью подала с правой руки зелено вино, и: «Васильюшко, — скаже, — пей, а Осафьи не давай», — а с левой руки Осафьи подала и: «Осафьюшко, — скаже, — пей, а Василью не давай». А Васильюшко, как пил, так Осафьюшки дал, а Осафьюшка пила и Василью поднесла. Ну, так и пошли оны домой; пировали, столовали. Ну, и тут пришла ночь тёмная: спать нужно; положили молодых спать и вси спать. Оны к утру свету переставились, молодыи, видно, што мать дала. Так оны взяли крутили их; сына крутила, она в травцяту тафту, а невеску крутила в полотно; гроб садила сыну золотом, а невески гроб жемчугом садила. И Васильюшка несли на буйных головах, а Осафьюшку несли на белых на руках. И Васильюшка ложили по остоцьну сторону, а Осафью ложили сажен двацять врозь. И в скором времени выросло два древа: древо на Васильи, а друго на Осафьи. И это с этых древов вершоцьки вместо свились и листоцьки вместо залипились (прутоцьки, листоцьки вместо вершочкамы сошлись). Как малый пойдёт, так подивуэтця, а большой, старый пойдёт, поросплачетця. И мать круцинитця: «Так если бы я знала, я вмести и положила бы».

99 Я, аль не я? [51]

Муж жил с жоной, двоэ жили оны; у их дитей было много, шестеро, аль пятеро. Потом она пошла на полянку жать. И приходит, и говорит: «Эту полянку севодни выжну, эту завтра, а эту послезавтрия», — и сама спать ложитця. Спала, спала и не выжала ни одной полянки, не то што — снопа не выжала, проспала всё, а выстала, домой сошла. Потом на другой день опёть приходит, ну и муж пришол ей (опеть это сказала, повторила: «Эту полянку выжну севодни, эту завтра»), полголовы и выстриг, она и не слышала. Ну и потом она прохватилась (проснулась) и выстала, схватилась за голову, полголовы выстрижено, и потом говорит: «Ой, Господи! Поди видай, я ль Наста, аль не я? По рукам так я Наста, по ногам Наста, а по головы так я не Наста». И потом говорит: «Ну, ладно, — скае, — я пойду домой, и стретят меня дити». А там стритилас сусёдка пораньше дитей и ю назвала Настой. Она и обрадовалась: «Видно, я Наста». И потом у ей муж спрашиваэт: «Што же у тебя полголовы выстрижено?» А она говорит: «Ну, скаже, муж, не знаю, привалилась и не знаю, хто и выстриг полголовы». Потом он розсмиялся: «Тебя-бы, — скае, — с подполоска хоть вынесли бы, а ты не слышишь». — «Ну, што хошь, — скае, — муж, делай, случилось так, уж проспала, не слышала так».

100 Дочь и падчерица [52]