Северные сказки. Книга 1

Говоря о сказочниках вообще, нужно отметить следующее. Почти все сказочники рассказывают сказки своему брату, крестьянам, просто и безыскусственно, местным говором, а как только начинают рассказывать приехавшему из Петербурга барину, так сейчас ту же сказку стараются рассказать так, чтобы она как можно больше походила на книжную. Почти все сказочники думают, что собирателю не нравится их местный "мужицкий" говор, что рассказывать сказку "по-мужицки" некрасиво. Поэтому очень часто приходится много и долго убеждать сказочника, что именно сказка, рассказанная просто, и требуется для записи. При большой настойчивости можно добиться того, что сказочник постепенно будет забывать, что перед ним сидит приезжий барин. Но все же, мне думается, всякая записанная приезжим из столицы собирателем сказка все-таки будет более или менее искусственна. Уже один вид сидящего перед сказочником и записывающего на бумагу все, что говорит сказочник, человека, не может до некоторой степени не налагать на сказочника чего-то сдерживающего. Кроме того, неизбежные переспросы неизвестных и нерасслышанных слов, темных мест, заставляют сказочника останавливаться; вдохновение во время этих остановок пропадает, и сказочник уже надолго, а то и совсем может не попасть в первоначальный тон сказки. Лучше поэтому, если желательно сохранить всю прелесть местного колорита сказки, со всеми особенностями, оборотами речи, красотами метких сравнений и остроумными словечками, — лучше в таком случае не перебивать I сказочника и, опуская лишние объяснительные замечания, какие очень часто любят вставлять не к месту иные сказочники, записывать одну суть сказки. Идеальной, в силу этих соображений, я бы считал сказку, рассказанную не для приезжего собирателя, а в своем крестьянском кругу, где-нибудь на ночевке у костра, на пожне, или в лесной избушке во время охоты, и которая была бы записана, напр., на фонографе что ли, да еще при условии, чтобы сказочник не знал, что его слушает приезжий, не свой брат, собиратель.

Желая записать сказки возможно точнее, я старался отмечать, за исключением оговоренных случаев, все особенности местного говора: мену ц и ч, звук ё, ударение, особенно там, где оно стоит на необычном в литературном языке слоге. Нужно ли говорить, что очень часто это не приходилось выдерживать при быстроте записей, при привычке к обычному правописанию и вследствие всех высказанных выше соображений.

Читателю сборника сразу бросится в глаза нестройность его, которую я сам болезненно чувствую. Некоторым извинением мне, может быть, послужит история сборника. Она такова. Зимой 1905 г. явилась возможность издать сказки моих записей на Печоре и в Поморье. Академик А. А. Шахматов любезно предложил присоединить к моим сказкам имеющиеся у него на руках свои записи, сделанные им в Повенецком, Петрозаводском и Пудожском уездах Олонецкой губ. летом 1884 года. Отделение Этнографии Императорского Русского Географического Общества ассигновало деньги на печатание книжки сказок в 15 листов; предполагалось напечатать выпуск одного из томов «Записок по Отделению Этнографии», который бы и заключал сказки А. А. Шахматова и мои.

Начав печатание и заглянув в архив Географического Общества, я нашел в ящике с материалами по Архангельской губ. несколько неизданных сказок и с согласия председательствующего в Отделении В. И. Ламанского извлек их и присоединил к своим записям.

Переписывая и подготовливая к печати записи А. А. Шахматова, я долго не мог получить часть этих записей, находящихся в Москве, у Е. В. Барсова. Пока шла длительная переписка с последним, часть записей А. А. Шахматова была уже напечатана; затем уже возвратил записи А. А. Шахматова и г. Барсов. И случилось так, что сказки одного и того же сказочника пришлось расположить не рядом (напр., сказки Л. Ф. Марковой №№ 79, 80 и 116; старушки Тараевой 78, 118, 119, 120; Дмитриевны из Кедрозера 90, 93 и 121; крестьянина из Илемской Сельги 107-109, 122 и 123). Вследствие того, что г. Барсов возвратил вторую часть записей А. А. Шахматова в то время, когда первая часть их уже печаталась, перемешались не только сказочники, но и селения, чего в своих сказках я тоже старательно избегал. С присоединением к записям Шахматова и моим сказок из архива Географического Общества печатный текст сказок возрос до 22 листов, а когда я извлек из Рукописного Отделения Академии Наук записи учителя Д. Георгиевского, он равнялся уже 25 с половиной листам.

Летом 1906 г. задумал съездить на Север М. М. Пришвин и, по моей настоятельной рекомендации ему обособленного, глухого и как бы законченного, со своеобразной жизнью Выговского Края, съездил именно туда. Там он записал свои сказки, и в сыром же совершенно виде отдал в мое распоряжение. Я записи Пришвина тщательно переписал, привел в порядок, приготовил к печати и присоединил к своему сборнику. Сборник вырос до 30 листов.