Северный богатырь. Живой мертвец<br />(Романы)

Все удивились его болезни. Был он здоров и весел, за обедом покушал не так чтобы очень, пошел в кабинет отдохнуть и велел Еремею принести кваса. В доме все стихло, а спустя час старый Влас услыхал будто стоны из кабинета, вбежал туда, а барин уже на полу, на ковре лежит, криком кричит, корчится и лицо его посинело даже.

— Барин, голубчик, что приключилось? — бросился к нему Влас.

— Отрава! Лекаря! — среди стонов услышал он.

Влас в испуге отбежал к дверям, стал скликать слуг, а затем торопливо распоряжаться:

— За лекарем, за знахаркой! Кладите барина на постель! Зовите Лукерьюшку!

Слуги поспешно исполняли приказания Власа, а барин продолжал стонать и корчиться.

В это время в комнату вбежала Лукерья, мельничиха, слывшая за знахарку и окрест служившая повитухой. Она взглянула на барина, всплеснула руками и воскликнула: «Отравлен барин-то! Ахти, беда какая!» — но потом оправившись быстро принялась за дело: тотчас потребовала кипятка да молока и стала делать на живот припарки и отпаивать Брыкова молоком.

Тем временем Влас совещался со старостой.

— Упаси, Господи, помрет, — говорил он, — экая беда! И откуда отраве взяться? Все так-то его любят.

— Беда! — соглашался староста.

— Теперь беспременно надо в город к ихнему брату, Дмитрию Власьевичу, спосылать. Все же свой человек!

— Беспременно! — согласился староста.

Результатом этих разговоров был посыл Еремея в Москву.

— Скачи сломя голову, — наставлял его Влас, — допрежь всего к Митрию Власьевичу, а потом к евонной невесте! Знаешь ее-то?

— А как же, — ответил Еремей, — чай, при барине состою все время?!

— Так скачи!

Еремей поскакал, в твердой уверенности, что барин умрет через какие-нибудь полчаса. Ему уже виделась воля, он уже представлял себя бойко торгующим купцом и радостно смеялся, погоняя лошадь.

Но Лукерья знала свое дело; сильная натура Семена Павловича выдержала, и к утру после мучительных болей он заснул сравнительно спокойно.

На другой день он подозвал к себе Власа и тихо спросил его:

— Кто мог сделать этакое?

— Повели казнить, батюшка, в ум не возьму! — воскликнул Влас, упав на колени. — Все людишки верные, все тебя любят. Кому за этакое взяться!

— Верно посуда нечистая или недосмотрел, — сказал Брыков и отпустил Власа.

Он и сам не допускал мысли о преднамеренном покушении. Кому он сделал зло? Он перебирал в уме всех своих дворовых людей и не находил ни одного, кому он сделал бы худо.

Два дня пролежал он в постели и наконец поднялся. Страданья отозвались на нем, и в первое время на него нельзя было без страха взглянуть, — так он изменился. Его лицо потемнело и осунулось, глаза ввалились, подбородок оброс короткими, частыми волосами.

— Заложить коней, — приказал он, едва поднялся с постели.

— Батюшка, барин! — завопил Влас, — да куда же ты такой поедешь? Краше в гроб кладут!

— Не могу ждать! Сегодня же еду! — сказал снова Брыков. — Вышли подставу и давай лошадей!

Влас не смел ослушаться, и, спустя пять часов, Семен Павлович мчался на лихой тройке в Москву.

Увидеть ее, Машу, скорее! Он чувствовал себя так, словно воскрес из мертвых. Вот оно, Машино предчувствие. Простой случай — и он чуть не помер, один, без друзей, вдали от нее. А она ждала бы, ждала!..

При этих мыслях он гнал кучера:

— Скорей, Аким! Гони! Не жалей лошадей.

Аким свистал, гикал, махал кнутом, и тройка мчалась так, словно везла императорского фельдъегеря.

Семен Павлович едва дождался, пока сменили подставу, и помчался снова. Его сердце замирало и билось, по мере того как он приближался к Москве. Был уже вечер. Замелькали огоньки убогих домиков на окраинах. Экипаж запрыгал и застучал, попадая кое-где на каменную мостовую.

Наконец Аким осадил коней перед домиком, снимаемым Брыковым. Семен Павлович торопливо соскочил на землю и, подбежав к крылечку, стал стучать.

Безмолвие дома поразило его.

«Неужто все пьяны?» — с досадой подумал он, огладывая пустой двор.

— Чтой-то, барин, — сказал Аким, вводя во двор тройку, — будто все вымерли!

— Не пойму! Сидор такой исправный, и вдруг…

В это время за дверями раздался голос Сидора:

— Кто там! Что надобно?

— Я! — нетерпеливо отозвался Брыков. — Или не узнаешь?

— Кто? Что? — растерянно забормотал голос, и дверь отворилась. Старик Сидор приподнял фонарь, взглянул на Семена Павловича и закричал не своим голосом: — Барин! Милостивец! Ты жив! Павлушка! Степка! Антон!

Из комнат выскочили слуги и с криком радости стали целовать руки барина.

— Да что это вы? — спросил Семен Павлович.

— Как же! Мы думали, что ты, батюшка, помер.

— Чуть не помер! Ну, давай, старик, умыться, а ты, Степан, изготовь что-либо! Голоден я!

— Батюшка, — плача воскликнул Сидор, — да у нас ведь нет ничего!

— Как? — Брыков оглянулся и только теперь с изумлением увидел, что квартира его пуста, стены ободраны. — Это что? — грозно крикнул он.

Сидор упал ему в ноги.

— Не виновен я ни чуточки! Братец твой обобрал все!..

VII Странные вещи