Северный богатырь. Живой мертвец

Наступила ненастная осенняя ночь, канонада на время стихла. Охотники, с Гордоном и Гулицом во главе, сели на баркасы, по сорока человек на баркас, и тихо двинулись к острову под стены крепости. Матусовы плыли в первом баркасе. Волны шумно плескались в борта. Дождь лил потоком, и ветер бросал лодки в стороны. Баркасы тихо двигались по воде.

— Стой! — вдруг произнес Степан, почувствовав, как ударилась их лодка о шведское судно. — Причаливай, братцы, и, кто в Бога верует, за мной! — и он, ухватившись руками о высокий борт шхуны, вспрыгнул на палубу.

Перед ним выросла какая-то фигура и что-то проговорила, махая рукой.

— Не пугайся! — сказал Степан и махнул тесаком, отчего фигура глухо крякнула и опрокинулась.

За Степаном влезли уже другие, ощупью пошарили по шхуне и, найдя якорную цепь, стали тянуть ее, но она оказалась без якоря.

В этот миг вдруг ярким заревом запылала одна из шхун, и уже без всякой осторожности раздались голоса:

— Шхуны на цепях! Не увезти! Топи их! Жги!

Словно ярость охватила Матусовых. Они схватили топоры и, бросившись вниз, стали рубить бока судна.

В то же время раздались пушечные залпы — и весь берег, весь остров словно ожили.

— Бей, жги! — раздавались крики, и пушки грохотали, разрушая свои же суда.

— На лодки! На лодки!

Матусовы выскочили. Словно иллюминация, яркой полосой пылали громадные шведские шхуны. Русские уже все попрыгали в свои лодки и с веселым хохотом отплывали назад, а вокруг них, шипя и пеня воду, сыпались шведские ядра.

— Здорово! Ха-ха-ха!

— Вот так фортеция! — хохотали Матусовы.

Едва все сошли на берег, Гулиц сказал им:

— Поздравляю вас сержантами!

— Рады стараться! — гаркнули Матусовы, действительно обрадованные такой милостью.

Царь похвалил Гулица и Гордона, но продолжал канонаду все последующие дни.

Матусовы сидели в кабачке и в сотый раз рассказывали про свою ночную атаку.

— Их, кургузых, на каждой шхуне по какому-нибудь десятку было. Мы их и того.

— Эх! — вдруг крикнул Савелов, — прямо бы вплавь бросился и голыми руками драться пошел.

— Действительно! — подхватили захмелевшие друзья, — нешто это — война! Сиди и пей!

— Я убегу! — мрачно сказал Фатеев, а сидевший в углу кабачка Яков только тяжело вздохнул.

Он жаждал подвигов, ратного дела, а тут — на! сиди «как лягушка на болоте».

В первое время его занимала бомбардировка, но потом это зрелище, повторявшееся изо дня в день, стало казаться уже однообразным.

«Один пойду, — думал он, — подкрадусь к шведам и разорву им стену. Надо попроситься».

Но в тот же день Петр в своей избушке держал генеральный совет. В своем казакине и с неизменной трубкой в зубах он сидел верхом на скамейке, а на другой скамейке, против него, сидели Меншиков, Шереметев, Голицын, Гордон, Гулиц, Апраксин и остальные начальники. Царь произнес:

— Придется штурм делать. Пушки так распалились, что сами стреляют. Придется их все переливать, а палить уже боязно. Зимы не дождаться, и я мыслю, что швед изрядно истомился и истощен в довольствии. Опять же у них там бабы, и то нам на руку. Только как штурм вести?

— Как? — первым ответил Меншиков. — Взять солдат и идти!

— Охотников! — подтвердил Голицын.

— Фортеция-то крепка больно.

— А наш солдат еще крепче!

— Нечего и говорить много, — решительно заявил Шереметев. — Вы, генерал, — обратился он к Голицыну, — крикните охотников и завтра на заре в путь!

— Слушаю! — ответил Голицын.

Петр усмехнулся.

— Ну, штурм так штурм! Господин фельдмаршал уже отдал приказ, а нам, капитанам, ему не прекословить! С Богом! — серьезным уже тоном сказал он Голицыну.

Тот поклонился и вышел.

Петр помолчал несколько мгновений и потом тихо сказал:

— Много крови прольется!

— А потом уже и отпразднуем сию викторию! — веселым тоном закончил Меншиков и заставил царя улыбнуться.

— Братцы! — вваливаясь в кабак, закричал какой-то солдат. — Охотников зовут фортецию брать! Кто охоч?

— Я! я! я! — загремело вокруг, и все, повскакав со своих мест, бросились вон.

Яков оказался впереди всех. Он побежал, куда бежали все гурьбой.

Уже начало смеркаться.

Пылал костер, гремел сухой дробью барабан и голоса выкрикивали:

— Кто охоч идти на штурм, отделяйся!

Яков так рванулся вперед, что вокруг него сразу поредела толпа, и очутился перед Голицыным. Тот стоял с двумя офицерами и, увидев Якова, спросил:

— Хочешь?

— Хочу!

— Дело трудное.

Яков только тряхнул головой.

— Становись туда! — указал ему Голицын позади себя, где уже толпилось изрядно народа.

Яков отошел, а Голицын уже опрашивал следующего.

Охотников набралась масса, и опять из них надо было делать выбор, а потом распределять всех по местам.

Матусовым досталось в команду шестнадцать человек с Яковом, у Савелова под командой было двадцать четыре человека, у Багреева — сорок, у Фатеева — тридцать; прапорщик Краков командовал сорока двумя преображенцами; сержант Мартынов командовал сорока семеновцами, а там еще прапорщики и сержанты, каждый кто с тридцатью, кто с сорока людьми.

Выбор кончился. Голицын выстроил всех крошечными отрядами и, обратившись к охотникам, начал говорить: