Северный крест. Миллер

По-европейски — значит не только с солью, но и с сахаром, с присыпкой из укропа и петрушки, можно ещё добавить немного чёрного молотого перца либо перца серого. Красный не годится. Красный перец хорош для сала по-мадьярски. Рыба в таком засоле получается первый класс — нежная, слабосольная, она просто тает во рту. Икре-пятиминутке не уступает ни в чём.

Митька Платонов лихо щёлкнул каблуками:

   — Будет сделано!

   — Кок, что у нас на первое? — поинтересовался Лебедев.

   — Марсельский суп-буйабесс со специями и сыром. — Митька Платонов почтительно склонился, лицо его приняло вдохновенное выражение.

   — Суп-буйабесс — значит рыбный?

   — Так точно! Крепкий суп из набора разных рыб.

   — А на второе?

   — Есть выбор. Имеются нежные телячьи котлеты под сморчковым соусом, с картофелем и шпинатом. Блюдо получилось — пальчики оближешь, — кок вытянул губы трубочкой, вкусно почмокал, — имеется также кусок оленины, запечённый на медленном огне в коньяке с чесноком на гриле, под соусом «рокфор», имеется филе сёмги, обжаренное с имбирём и кунжутом.

Митька готовно выпрямился, стал походить на официанта, желающего угодить клиенту. Лицо его не теряло вдохновенного выражения.

   — Я — человек рыбный, — сказал Лебедев, — мне — сёмгу.

   — Мне — телячьи котлеты, — неспешно поигрывая вилкой, произнёс Рунге.

   — Мне — тоже телячьи котлеты, — сказал Кругов.

   — А я попрошу у вас, кок, оленину. — Артиллерист Кислюк лихо подкрутил несуществующие усы.

Митька Платонов поклонился всем сразу и исчез.

   — Люблю стервеца, — глянув вслед коку, признался Лебедев, — подаёт обыкновенную курицу с подливкой из прокисшего супа, а скажет, что это рагу из бургундских уток, запечённое с грибами в чесночно-ореховом соусе... И глазом не моргнёт.

   — Я представляю, каких трудов ему стоило запомнить французские названия, — задумчиво произнёс Рунге. — «Равиоли» под соусом «фуа-гра» или «карпаччо сальмон», фаршированное сибиасом с соусом «песто»... Человеку, который никакого языка, кроме нижегородского, не учил, это очень сложно...

   — Но, признайтесь, готовит он вкусно. — Артиллерист потянулся к графину с водкой, спросил у командира: — Ну что, нальём по первой?

   — Наливай, — разрешил Лебедев.

   — Под такую еду да под такую выпивку воевать с кем угодно можно, — сказал старший механик. — Сюда бы ещё карты да пулечку по маленькой, под золотые червонцы — м-м-м! — Крутов сощурился со сладким выражением на лице, будто увидел среднеазиатскую дыню — овощ, который любил больше всего.

   — Карты и кают-компания, сударь, несовместимы, — назидательно произнёс Рунге.

   — Полноте, Иван Иванович, в карты любил перекинуться даже сам великий Фёдор Михайлович Достоевский.

   — Достоевский вообще был азартным игроком, — сказал Лебедев. — У него, я слышал, даже пальцы дрожали, когда он брал в руки карты.

   — Говорят, существует особая система выигрышей, разработанная им, — Кислюк стремительно заводился, впрочем он также стремительно и гаснул. — Если повнимательнее прочитать его «Игрока», то можно эту систему выявить.

   — Тогда почему же Достоевский ни разу в своей жизни не выиграл по-крупному?

   — Вопрос везения. Так ему «везло». В кавычках.

   — А я вообще не люблю Достоевского, — мрачно заявил Крутов. — Сам ненормальный был человек и писал ненормально.

Лебедев покосился на него, но ничего не сказал.

   — Я слышал; что как только он брался за карты — терял разум.

   — Не скажите, сударь. — Лебедев отрицательно покачал головой. — Он умел держать себя в руках. Как-то у жены своей он попросил денег на дорогу из Питера в Старую Руссу. Она выслала ему деньги, но при этом написала, что денег нет, ей пришлось заложить своё пальто и что больше закладывать в доме нечего...

   — А Достоевскому очень хотелось перекинуться в картишки. — Кислюк не выдержал, коротко хохотнул в кулак и демонстративно поднял стопку — пора, дескать, выпить.

Лебедев тоже поднял свою стопку, аккуратно покрутил её в пальцах.

   — Ну, что ж, за нашу с вами общую победу, — тихо, без нажима произнёс он.

   — За Россию, — так же тихо, как и командир, добавил старший офицер миноноски Рунге.

Дружно выпили, дружно потянулись вилками и ножами к икре. Кислюк попробовал её первым, восхищённо потряс головой:

   — Молодец кок! Сделал самое то, что надо! Отличная икра.

   — Я бы на месте Достоевского, получив деньги и вместе с ними такое письмо от жены, очень бы серьёзно задумался бы... — запоздало произнёс Крутов.

   — Он и задумался, — сказал Лебедев, — тем более что жена его была беременна — должна была родиться дочь Люба. Достоевский сказал себе, что он негодный, оставляет жену в таком состоянии без пальто. Он очень хотел ребёнка, ждал его. Первый ребёнок у него умер. Деньги он у неё просил, естественно, не на дорогу в Старую Руссу, а на карты — старший артиллерист прав. В общем, Фёдор Михайлович задумался крепко — голова затрещала от напряжения... В результате он совершенно перестал играть. Даже когда к нему приходил брат с детьми и все с шумом усаживались за стол, чтобы переброситься в «подкидного», Достоевский с печальным лицом отходил от шумной компании в сторону и занимался своими делами.