Северный крест. Миллер

Без дымящихся пней плыть было бы невозможно — комары плотно запечатывали ноздри, набивались в рты, свет делался совсем серым, люди ворчали раздражённо, хлопали губами, выплёвывая кровососов, вода становилась тёмной, по ней, казалось, плыли кровяные сгустки, а может, это и не казалось, может, это так и было.

Обеды в кают-компании миноноски проходили при запечатанных иллюминаторах. Митька Платонов выставлял на стол таз, в котором вонюче тлела еловая труха, разгонял дым еловой веткой — только тогда можно было что-нибудь съесть.

За столом часто заводили речь о России — откуда у заморённых, холодных, голодных Советов берутся силы, чтобы бороться? Неужели это сидит в людях с рождения или это появилось совсем недавно, внушено силой, которой враждебны мир и покой? Откуда? Не было на этот вопрос ответа.

К обеду офицеры выходили в белых мундирах, с начищенными до сверка золотыми пуговицами. В манжетах также, сверкало золото — запонки, украшенные жемчугом, — покупали вместе в одном магазине, когда приплыли в Архангельск из Мурманска, очень уж приказчик хвалил товар, объяснял, захлёбываясь восторженной слюной, что запонки эти изготовлены по заказу испанского монаршьего двора для подарков преданным людям и лишь несколько коробок попали на сторону и очутились в Архангельске.

Легенда была красивой, офицеры миноноски купились на неё и приобрели товар — в общем-то он был очень добротным, — и теперь щеголяли одинаковыми форменными запонками.

По пути уже сделали шесть остановок — наводили порядок в сёлах. Лебедев запретил команде миноноски сходить на берег.

   — Ещё не хватало участвовать в карательных операциях, — процедил он брезгливо и щёлкнул кнопками перчаток, снимая их с рук. — Отбить нападение с берега, ответить выстрелом пушки на выстрел из тайги — это одно дело, а наказывать баб с детишками да жечь избы — дело совсем другое, оно не наше. Не богоугодное, если хотите, господа.

Рунге поддержал командира:

   — На берег — ни одного человека!

Арсюха Баринов заныл первым:

   — Дозвольте провести разведку.

Старший офицер миноноски посмотрел на него осуждающе.

   — Разведку проведите в трюме! — велел он. — Возьмите с собой ещё одного человека и — марш вниз! Проверьте, нет ли течей. Утром, при маневрировании, мы царапнули корпусом дно.

Конечно, течей могло и не быть, но проверить надо обязательно. А вдруг, как говорится! На всякую старуху бывает ведь проруха.

   — Ну ваше благородие, — сильнее заныл Арсюха.

   — Марш в трюм, кому я сказал! — рявкнул Рунге. Тон его был опасный. Торговая миссия Арсюхи по облагодетельствованию забитого населения Онежской волости срывалась, в спёртом затхлом воздухе кубрика прокиснуть могла не только консервированная клубника, но и презервативы, а банки с говяжьей тушёнкой — вспухнуть и лопнуть. Озабоченность Арсюхина достигла наивысшего предела, он даже перестал спать по ночам, только бегал в гальюн да стонал, держась за челюсть.

   — У тебя чего, зубы болят? — пытался выяснить у него Андрюха Котлов. — Если болят, то их надо лечить настоем ромашки.

   — Пошёл ты со своей ромашкой! — вызверился на доброхота Арсюха, взмахнул кулаком, Андрюха невольно отшатнулся от него.

На этот раз Арсюха, размахивая кулаком, выдернул Андрюху из кубрика.

   — Полезли в трюм, — проговорил он недовольно. — Рунге приказал.

   — Зачем?

   — Проверить, нет ли трещин в корпусе... Миноноска зацепила за камни. Слышал утром скрежет?

В кают-компании тем временем продолжали обсуждать вопрос, чем же живут и чем питаются Советы.

   — Воздухом, что ли? — недоумевал мичман Крутов, выразительно чмокая губами. — Не такая уж это и сытная штука. Хлеба нет, угля нет, мяса нет, электричества нет, дров нет... Чем живут?

Этого не знал никто.

* * *

На рейде Архангельска появился новый пароход — он невесомо вытаял из белёсой дали, обратился вначале в некую морскую тень, в призрак, который парил над водой; казалось, что призрак этот поднимется выше, сольётся с облаками и растает в выси, но нет, призрак этот, напротив, материализовался и через несколько часов величественно подгрёб к берегу, к грузовому причалу.

На корме парохода полоскался шёлковый французский флаг. Огромный нос украшала золочёная надпись «Тор».

На главной набережной Архангельска немедленно появились толпы фланирующих дамочек.

   — Говорят, пароход «Тор» привёз последний парижский парфюм, — восхищённо щебетали они.

Пароход, действительно, привёз парфюрмерию, дамское бельё, наряды и вино. Всё — в огромных количествах.

   — Какая роскошная нас ожидает жизнь! — радовались дамочки.

Знали бы эти милые воздушные существа, умеющие порхать, словно бабочки, и звонко смеяться, какая жизнь их ожидает, не стали бы вообще ничего говорить — погрузились бы в скорбное молчание.

Но на небе не было ни одного облачка, в море безмятежно купалось вечернее солнце, в воздухе витал сладковатый одуряющий дух парижского парфюма, и жизнь была хороша. Очень хороша.

Одна была неприятность — во время разгрузки с крюка крана сорвался большой ящик и всадился в деревянные сваи причала. Сам ящик особо не пострадал, а вот содержимое, начинка его — вдребезги.