Северный крест. Миллер

На улице, совсем рядом, грохнул громкий винтовочный выстрел, но Арсюха не обратил на него внимания — на войне, в бою, человек очень быстро привыкает к пальбе и перестаёт её замечать; за первым выстрелом раздались ещё два, почти спаренные, Арсюха от них отмахнулся с неподдельной досадою.

Он нашёл то, что искал, — коробку с монетами. В коробке лежало восемь «рыжиков» — золотых десятирублёвок, Арсюха не смог сдержать ликующего вскрика, подцепил жёлтые блестящие кругляши пальцами, одну монету за другой и вновь ликующе вскричал.

   — Ну что, мужик, всё отыскал? — неожиданно услышал он грубый насмешливый голос.

Арсюха вскинулся. В дверях стоял огромный старик с сивой густой бородой, с космами седых волос, нависающих на лоб, и недоверчивыми, по-медвежьи острыми глазами. Одет старик был в длинную, до пят, грубую монашескую рубаху чёрного цвета, в руках держал вилы. Арсюха почувствовал, как в горле у него что-то сухо заскрипело, он хотел что-то сказать, объяснить, но не смог — у него пропал голос.

   — Ну и чего ты молчишь, мужик? — прежним насмешливым тоном поинтересовался старик. — Язык, что ли, проглотил?

Арсюха порыскал глазами по пространству — где же его винтовочка-то? Винтовку он легкомысленно оставил около дверей, в углу, — прислонил её штыком к стенке... Старик в случае чего к винтовке поспевал раньше, чем Арсюха, но и без винтовки монах, считай, при оружии. Арсюха готов был слёзно заскулить от страха и досады, но голоса не было, вместо него в глотке раздался странный зловещий скрип. Хоть и понимал Арсюха, что не успеет схватить винтовку, хоть и опасно это было, но он сделал к ней движение. В ответ старик насмешливо блеснул глазами, качнул тяжёлой головой:

   — Не шали, мужик!

Глаза у старика сжались в щёлки, сделались крохотными, беспощадными. Арсюха отшатнулся от него.

   — А деньги ты всё-таки положи на место, — сказал ему старик, — туда, где взял. Там они должны быть, а не у тебя в штанах, — старик не удержался, фыркнул в бороду.

Вместо ответа Арсюха отрицательно мотнул головой, краем глаза засек, что старик предупреждающе приподнял вилы и, решив, что гусей дразнить не стоит, поспешно полез в карман бушлата. Скрип, возникший у него в глотке, сделался громче. Арсюха жалобно сморщился.

   — Не морщись, не морщись, будто тебя в сортире собрались утопить, — сказал ему старик, — авось не благородный. Это дамочка в накрахмаленной юбке может морщиться, а тебе, прожжённому пердаку, чего морщиться?

Арсюха достал из кармана деньги и положил их на стол, проговорил незнакомым голосом, ощущая, как у него противно приплясывает нижняя губа:

   — Это всё.

   — Всё, говоришь? — старик хрипло рассмеялся. — Ой ли?

   — Всё, — тупо повторил Арсюха.

   — А теперь сунь руку в боковой карман и достань оттуда золотые монеты.

Вновь жалобно сморщившись, будто он попал под динамо-машину и его шибануло током, пробило до самого пупка, Арсюха отрицательно качнул головой, повторил в третий раз незнакомым, чужим голосом:

   — Всё!

В груди у старика что-то заклекотало, он выбил из себя кашель, поймал его в кулак и проговорил с угрожающим хрипом:

   — Вытряхивай из кармана монеты, кому сказал!

Арсюха поспешно сунул руку в боковой карман бушлата, выудил оттуда одну монету, с треском опустил на стол, потом достал вторую, также с треском, будто выстрелил из пистолета, положил на стол, глянул на старика с жалобным видом:

   — Всё!

   — Вот нехристь! — выругался тот, красноречивым движением приподнял свои страшные вилы.

Арсюха вновь поспешно сунул руку в боковой карман, достал следующую десятирублёвку, с револьверным хряском опустил её на стол.

   — Давай-давай, — одобрил его действия старик, — иначе я сам займусь этим. Тогда тебе будет хуже. Я найду даже то, что ты спрятал в желудке.

Арсюха остановил свой ускользающий плутоватый взор на старике и неожиданно прижал к груди обе руки. Произнёс свистящим, шёпотом:

   — Я счас... счас!

Он бесшумно передвинулся по полу на полшага — на полшага стал ближе к винтовке; в голове у него мелькнула мысль, что жаль, не держал он у себя в кармане какой-нибудь захудалый револьверишко — оружия этого в руки к нему попадало много, но оно не задерживалось, уходило, — а сейчас очень даже пригодился бы даже дамский пугач. Он мог бы прямо из кармана уложить этого наглого старика. От досады Арсюха чуть не застонал. Знать бы, где упадёшь, — подстелил бы соломки... Ну что стоило ему сунуть в карман маленький дамский браунинг — очень нарядный, кстати, с блестящими перламутровыми щёчками, украшающими рукоятку, — валялся бы он в бушлате, ждал бы своего часа... Ведь жрать-то он, в конце концов, не просил. Нет, не сделал этого Арсюха. И теперь ему надлежит расплатиться за собственную неосмотрительность. Хоть криком кричи.

Он глянул в глаза старику и невольно съёжился — слишком много там было ненависти, она переливала через край. Арсюха вновь сделал крохотный шажок к винтовке. Если честно, он не верил в свою смерть — не отлита ещё та пуля, которая должна его поразить. А раз так, то и бояться нечего. Он сделал ещё один крохотный шажок к трёхлинейке. Потом ещё.